Да, очень давно, еще в детстве, я видела их в деревне. Кусок сыромятной кожи сгибают корытцем по размеру ступни. Задник зашивают дратвой и прикрепляют шерстяную тесьму или просто веревку, чтобы обматывать вокруг ноги. У носка прокалывают шилом много дырочек и тоненьким ремешком стягивают кожу в сборки. Если ремешок оборвется, нога сразу вся вылезет, как орех из гнезда, — идти нельзя.
— А наш отец самой первой обувью считал лапоть, — говорит Федор Михайлович.
Анна Алексеевна тихо смеется:
— Это было его дело. Пока еще видел он, знатные выделывал, семерные. Лыки на них берут мелкие, беленькие, а спереди вплетывают еще мельче, прямо как бисер. В таких нарядных даже в церкви можно было стоять. Когда же стал незрячим — простые плел, из пяти лык. Бывало, скажу: «Хватит тебе, батюшка, на лапти уже мода отошла, девки, ребята их не носят». Он скажет: «Ну, сама обуешь», а потом лежит, бурчит: «Моды вам. В городе вон каблук мода. А я так думаю, он в наказанье придуман. Ты, барыня, в поле не работаешь, на тебе каблук — мучайся! Ведь это как вытерпеть — жми и жми на пальцы...» Помолчит немного, опять рассуждает: «И поршни ваши — мода. В печку их не положишь: засохнут, на ногу не полезут... Прозвище плохое — лапотник. А обувь хорошая. В лапте нога играет».
— Старинный был человек батя, — говорит Тимашов, — много недопонимал, а курсы понял. Прежде тебя сказал: «Пускай Мотя учится».
Анна Алексеевна рассердилась:
— Это и при царе в букварях писали: «Ученье — свет, а неученье — тьма», — нехитро понять. А ты вспомни, время какое было. Сам в газетах читал: и керосином их, трактористов, обливали, и в буераки спихивали злыдни кулацкие.
— Ну, матерых зверюг к той весне уже повыгоняли, — замечает Федор Михайлович. — Волченята, правда, кое-где оскаливались... А помнишь, какая отвага у бедноты явилась?
— Да уж помню, помню, — опять усмехается жена, — тебя тоже в какие-то активисты выбрали.
Она обращается ко мне:
— Дни и ночи пропадал на собраниях. А придет, спрошу: «Где был, что делал?» Он думает, баба все равно в политике не смыслит, скажет что-нибудь обиходное: либо «нанимали пастуха», либо «дорогу решили сделать». Так во мне все и закипит: «Сколько же вам пастухов надо — всю зиму их нанимаете! Сколько дорог! До Москвы, что ли, думаете проложить?»
— А ведь проложили дорожку-то, — говорю я. — Дочка начинала...
Мать согласно кивает головой.
— Она, Мотя! Но до этого знаете сколько всякого было? Как в пословице: семь верст до небес и все лесом. — И она снова рассказывает: — Стала трактор заводить — рукава под мышками так и лопнули. А с работы первый раз идет — вся, как земля, черная, одни зубы сверкают. У нас была собачонка Лебедек, выскочила из-под ворот, загавкала. Я руками всплеснула: «Дитя мое милое, на кого же ты похожа? Лебедек тебя не узнал!»
— Она бесстрашная была, — с гордостью говорит отец. — Раз переезжала на тракторе через Березовку, а мостик «дышит». Председатель сельсовета на том берегу стоит ни живой ни мертвый. Говорил потом: «Если бы ты провалилась, я бы сам в воду прыгнул». А она только смеется: «Ну и зря. Ты бы утоп, а трактор никуда не денется, его водой не унесет». — «Тьфу, глупая девка! Я же не топиться, я тебя вытаскивать». — «За мной не нырять, а наверх лезть пришлось бы. Я бы на выхлопную трубу взобралась».
У Анны Алексеевны свое, материнское:
— А помнишь, как Василий пришел за нее свататься? Ей тогда только что спецовку выдали — комбинезон синий. Он на гвозде висел. Я и говорю: «Вот все ее приданое. Да голова на плечах». А Василий смеется: «Нам того и надо».
— Ольга Капитоновна, — вдруг обращается ко мне Тимашов, и в голосе его звучит что-то необычное, будто даже тревожное. — Тут один злоязыкий обижает нас, говорит: «В ней, в Матрене, вашего ничего нет. Ее партия воспитала». Ну, что вы скажете?
— А что вы ему ответили, Федор Михайлович?
— Я ему по-плотницки сказал: «Сперва обтесать надо, а потом уже выстругивать».
— Правильно, — поддерживаю я. — Как это ничего нет от родителей?! А трудовые руки? А светлая голова?
Старики очень довольны. В их глазах теплится благодарность.
Разговоров и воспоминаний нам хватило бы еще надолго. Но приехал шофер и сказал, что Матрена Федоровна ждет меня на ферме.
ТАК ВЫХОДЯТ В ЛЮДИ
1
Первый трактор прошел через Коршево в 1928 году. Бежали за ним и стар и млад. Бежала и подросток Мотя.
Но даже и во сне тогда ей не привиделось, что всего через два года она сама будет управлять такой машиной. И вовсе невдомек было Моте, кто сидел за рулем. А был это первый тракторист района, удалой комсомолец Василий Фролов — ее будущий муж.