С этим же пароходом второй Ленин друг отправился в обратный путь: в таежном поселке его догнала тревожная телеграмма о жене, затеявшей рожать задолго до положенного срока.
Но Леня не отступил, сошел на берег. При всей мягкости характера он обладал завидной настойчивостью, если не сказать упрямством. Цель была рядом, мечта требовала воплощения. Конечно, он хорошо понимал, что идти в тайгу одному — слишком большой, реальный и пеоправданный риск. Ничего, присмотрится, поищет — пристанет к какой-нибудь группе туристов — их сейчас много по тайге шастает, а нет — так напросится к геологам, найдет попутчиков.
Было раннее утро. Пароход долго фыркал и плескался, отчаливая, а когда он ушел, вокруг зашумела тайга. Только-только поднялось солнце, сверкая лучами в ветвях елей, искрясь чистой росой в траве и листьях. Сильно потянуло свежим, влажным и холодным с ночи речным воздухом, который почему-то на воде чувствовался меньше. Звонко и радостно где-то за пристанью закричал петух, застучал совсем рядышком дятел.
Леня огляделся. И прибывшие, и встречавшие, и провожавшие помахали вслед пароходу в ответ на его писклявый гудок и разошлись. Только у бревенчатой степы кассы, ярко освещенной солнцем, остались двое. Они сидели на скамье, сдвинув на нос кепки, покуривая, тихо переговаривались, с интересом разглядывали Леню, его добротное, сложенное у ног снаряжение: «безразмерный» рюкзак на жесткой раме с множеством набитых карманов, притороченный к его клапану меховой спальник, двухместную палатку, складной, не нашего производства, спиннинг.
Один из парней что-то шепнул другому, тот снова посмотрел на Леню долгим взглядом и кивнул.
— Эй, кореш, или ждешь кого? Попутчиков ищешь?
Леня подошел к ним, угостил московским табачком, присел рядом. Разговорились.
Новые зпакомцы назвались Саней и Ваней. По всему видно, бывалые, уверенные ребята, немногословные, обветренные, ладные в своих ватниках, перетянутых солдатскими ремнями, и крепких кирзачах.
— Мы прошлым летом покинутую избушку в тайге нашли. С книгами там, с иконами, с посудой деревянной, — неторопливо говорил Саня. Он держался старшим. У него было простое, приятное лицо, правда, его небольшие глубокие глаза не то чтобы заметно косили, но взгляд их, короткий и скользящий, было трудно уловить, он все время, не отвечая, уходил в сторону, вызывая чувство какой-то неосознанной тревоги. — Ну, сообщили об ней, как положено, кое-что с собой забрали ученым показать — они аж вздрогнули. И до сих пор дрожат. Подрядили лас ту избушку разобрать и на новое место поставить. Вот и ищем помощника потолковее. Вся любовь.
— Задание такое, — сплюнул Ваня, пухлый лицом и плотный телом, чуть глуповатый на вид. — А то давай и ты с нами. Провиант у тебя есть, другой припас тоже — в тягость не будешь, да и зашибешь чуток. Как?
Точнее они не могли попасть — у Лени даже под ложечкой захолодело, мурашки по спине побежали: такая удача после всех бед! Да и то сказать: одно дело — бесцельный, как ни крути, поход ради похода, и совсем другое — разыскать в глухой тайге монашеский скит, памятник седой старины, разобрать его, сплавить по неведомой таежной реке и вновь поставить где-нибудь на солнечном косогоре, положив начало созданию архитектурного заповедника! О таком мечтать — и то не решишься…
Лепя молча кивнул, мол, вся любовь.
— Ну и добро, — весело сказал Саня. — Скоро отсюда катер до Кочевого пойдет, на него и погрузимся, а дальше — лодкой по Нерге, ну а уж потом — на своих да на двоих, густой немеряной тайгою, не обессудь, — улыбнулся, глядя в сторону.
А Ваня доверительно наклонился к Лене:
— Ты нам только билеты на катер возьми, а? Понимаешь, прогуляли аванс, не утерпели, у Санька именины. И харчишками поделись на первое время, а там тайга-матушка прокормит, лады? У нас-то с провиантом негусто, вон оно все наше богатство, — и он кивнул на два сиротских допотопных сидорка, притулившихся у стены, поверх которых лежал длинный брезентовый сверток.
— Инструменты, — пояснил Саня, перехватив Лепин взгляд.
В пути по-настоящему познакомились, обговорили все детали, сдружились, и вскоре новые знакомые стали Леню звать Лехой, а сами позабыли, кто Саня, кто Ваня и называли друг друга просто — Косой и Чиграш. «Это у него вроде фамилия такая, чего не бывает, — пояснил Лене пухлый, бывший Ваня. — А у меня с детства прозвище осталось — голубей гонял, чиграшей я лучше всех любил».