В общем, пьеса оказалась неожиданно хороша. Что же касается игры актеров, то здесь приятным был только один сюрприз — Тамара. Непростую характерную роль Кончиты она исполняла с виртуозной легкостью и отнюдь не любительским изяществом. Людмила и Сурен играли неплохо, особенно для самодеятельности, но анонимный автор пьесы заслужил большего. Игра же Вероники и Романа не лезла ни в какие ворота. «Какого черта Сурен сунул их в пьесу? — недоумевала я. — Они же провалят премьеру, и его театр прикажет долго жить, еще не родившись. Неужели он чувствует себя настолько обязанным Веронике?»
Первое действие подходило к концу, и я с ужасом думала, как буду выкручиваться, когда Вероника поинтересуется моим мнением. Когда занавес сомкнулся, я убедила себя подождать с вынесением приговора до конца спектакля: вдруг Вероника и ее дружок постепенно вживутся в роли?
— Ну и?.. — Евгений повернулся ко мне, всем своим видом демонстрируя снисходительный интерес, точно благодушно настроенный папаша, сводивший неразумное чадо в театр.
Вопрос, сформулированный таким образом, заведомо ставит собеседника в невыгодное положение: ответишь на фразу из трех букв многословно — и произведешь впечатление особы, страдающей недержанием речи, ответить односложно практически невозможно, а не ответить вовсе — невежливо. Поэтому я предпочла изобразить рассеянное непонимание:
— А?
Евгений усмехнулся, показывая, что оценил мой маневр, но вынужден был уточнить свой вопрос:
— Что вы по этому поводу думаете?
— Думаю: где им удалось раздобыть такую замечательную пьесу? — удовлетворила я его любопытство. — Людмила, случайно, не проговорилась вам, кто автор? Я слышала, это ее находка.
— Нет, я не в курсе. Спросите лучше Александра. — Саша, сидевший в противоположном углу дивана, покачал головой. — Или Сурена. Вон он как раз идет.
Сурен вышел в гостиную в костюме дона Пабло, снял только грим и камзол с накладным животиком.
— Ужасно, да? — спросил он нас с несчастным видом и, не дожидаясь ответа, повернулся к вошедшему вслед за ним Роману: — Какая муха тебя укусила? Лучше бы я вместо тебя поставил на сцену манекен.
— У меня от волнения все вылетело из головы, — оправдывался горе-актер.
— Интересно, что будет с тобой на премьере? — Сурен негодующе фыркнул. — Медвежья болезнь?
Я все-таки не утерпела и влезла со своим ценным советом:
— А почему бы вам не отложить премьеру на недельку?
Сурен снова повернулся ко мне.
— Вы считаете, это что-нибудь даст? — спросил он хмуро.
— Весьма вероятно. Насколько я поняла, раньше игра труппы вас устраивала, иначе вы не назначили бы дату премьеры, правильно? Если сегодня не все показали себя с лучшей стороны, то дело, скорее всего, в присутствии зрителей. К ним тоже нужно привыкнуть. Проведите несколько дополнительных репетиций и позовите как можно больше народу — знакомых, старушек с дворовых скамеек…
— Можно попробовать, — задумчиво согласился потенциальный гений, еще больше выпятив и без того выпяченную губу. — Но премьера! Мы уже разослали приглашения… Правда, у нас осталось три дня. Возможно, этого хватит.
Из-за занавеса возбужденной стайкой высыпали актрисы и впились напряженными взглядами в наши лица.
— Ну как? — осмелилась озвучить общий вопрос Тамара. От необходимости отвечать меня, Сашу и Евгения избавил Сурен, взявший роль арбитра на себя:
— По-разному. К тебе, Томочка, никаких претензий. А вы, девочки, могли бы быть и поживее. Особенно это касается тебя, Вероника. Давайте-ка сейчас перекусим, а потом обсудим наши ошибки.
Изголодавшиеся на нервной почве актеры устремились к столу, словно стая грачей на свежевспаханное поле. Зараженные их энтузиазмом зрители тоже почувствовали настоятельную потребность подкрепиться. Первые пять минут все усердно жевали, а потом началось обещанное обсуждение. Повеселевший от еды Сурен от разноса воздержался, на недочеты указывал по-отечески мягко, часто апеллировал к нам, зрителям, призывая поделиться впечатлениями. Мы тоже высказывались сдержанно, стараясь по мере сил хвалить, а критиковать как можно более осторожно. В результате сникшие было Вероника и Людмила воспряли, и только Роман продолжал демонстрировать уныние.