- Да, как же так! – Только и ахнул Палыч, - это же мой телевизор.
- Ну и чего, что твой? Ты вон трудишься весь день, а я со скуки подыхай? Если так приспичило, иди и купи себе новый. А сейчас отвяжись, вон из-за тебя нашим чуть не забили, - и, беспардонная дамочка затолкала себе в рот, новую порцию вонючего варева.
Но это были еще цветочки. Сразу после окончания футбольных баталий, Баракшин хатун, злобно ворча себе под нос, торопливо проследовала в уборную. И там, за закрытой дверью, добрых четверть часа, полыхали нешуточные молнии. Горохову даже почудилось, что старуха, уперла в место отдохновения телик, где и взирала за Куликовской битвой. Наконец, злобная хатун, благополучно «перебив всех врагов», поведала о себе миру. Выбравшись из уборной, она первым делом успешно развесила гирлянды мокрых медицинских бинтов прямо в прихожей, на прибитой в несколько рядов, леске.
- Видать, раненых с поле боя выносила, - горько усмехнулся про себя страдалец. – Теперь вот бинты стирает. - Но, все же отважился поинтересоваться, чего это она такое вешает?
- Не твое дело! – Буркнула «добрая» бабушка, величественно проследовав в опочивальню.
Спустя двое суток, Виктор с ужасом осознал, для каких собственно целей госпожа Мурзаева использовала марлевые повязки. Она, видите ли, не признавала газет, которыми в то далекое время, в гигиенических целях пользовались абсолютно все трудящиеся Великой Державы, не имея ни малейшей возможности приобрести обычную туалетную бумагу. Видимо, тут имел место быть, древний монгольский обычай – применять и стирать, стирать и применять. Который надо думать, старая мегера успешно позаимствовала у грозных завоевателей.
Набравшись мужества, Горохов в ультимативной форме, потребовал от навязанной ему старухи, немедленно закончить это безобразие. Ну или на худой конец, развешивать бинты строго на занимаемой ей территории. На что, мгновенно получил хлесткий удар скалкой по хребту. Что собственно вынудило его моментально заткнуться.
Уже на следующее утро, Виктор Павлович сидел в кабинете Мунгалиева. Нервно теребя рукав пиджака, слезно молил удалить из его и без того не сладкой жизни, злобную мегеру. Услыхав этот крик души, Тимур Ахмедович временно утратил дар речи. Проворно сунувшись в служебный сейф, он, выудив оттуда пресловутый протокол, стал совать его под нос просителю, выкрикивая нешуточные угрозы. В эту тревожную минуту, могло показаться, что расчувствовавшийся опер решился использовать протокол в качестве носового платка, услужливо утирая сопли подопечному. Отчаявшись, наш бедолага сделал «ход конем», торжественно обещая, что взамен проклятой хатун, обязуется сдавать товарищу лейтенанту, каждую неделю, с полдюжины, спекулянтов, барыг и тунеядцев. Ох, и засучил руками опер, после таких откровений, ох и затопотал ногами! Изрядно перетрухнул в общем. Перспектива и дальше столоваться с любимой тёщей, повергала в суеверный ужас, если не сказать большего. Но потом, собрался всё-таки. Ментовская жилка сказалась. Ухватив проштрафившегося агента за шиворот, проворно поволок к двери. Там, хорошенько примерившись, Тимур Ахметович выдал пациенту внушительного пинка, громогласно хлопнув дверью. Потом её ещё и собой привалил, для пущей верности…..
Поздней весенней порой.
Падая, листья шуршали,
Я возвращался домой.
Где меня долго так ждали….
М. Гулько
Каждый день приближает час «Ч»,
В каждом праве сургуч да печать.
Я хотел быть мишенью в луче,
Но не видел, за что умирать.
- что я хочу. Алиса
Г Л А В А 4.
Храбрец.
Ближе к вечеру, промозглым весенним днем, высоко подняв воротник серенького пальтеца, Виктор Павлович Горохов медленно брел в сторону собственного, ставшего чужим жилища. Вот уже вторую неделю, ему отчаянно не хотелось возвращаться домой. Его обитель, его родимую вотчину, где Виктор вместе с отцом, проживал с раннего детства, захватила злобная мегера. Самолично захватив спальную, умершего полтора года назад, Горохова старшего, Салима Батыевна, милостиво дозволила Палычу, прозябать в проходной зальной комнате. Где как он подозревал, всё той же мегерой, периодически проводился незапланированный шмон.