Я сидел в кресле, рядом со спящей Ивой, и читал Достоевского. Красноволосая, лежавшая спокойно, вдруг заметалась по кровати.
— Нет! Не надо!
Книга полетела на пол, я бросился к подруге. Положив ладонь на лоб, сразу отдернул — температура снова подскочила, и Иволга бредила.
— Папа, не надо! Я не буду больше, не буду! Прости, я не буду!
Бордовые локоны скользили за хозяйкой по подушке, как кровавые следы. Я побежал на кухню, налил воды и взял эбупрофен, чтобы помочь Иве. Она всё ещё не пришла в себя.
— Я не птица! Не птица! Не…
Накрыв её ладонь своей, я разбудил девушку, так что последняя фраза захлебнулась. Иволга посмотрела на стакан. Потом на меня.
— Опять?
— У тебя температура, — я поднес таблетку к бледным губам Иволги.
— Угу, — та послушно проглотила лекарство и запила водой. — До следующей дозы, — и опять закрыла глаза.
Только я успокоился и продолжил читать, как в дверь постучали. На пороге обнаружилась Милка. Криво ухмыльнувшись, парикмахер продемонстрировала мне бутылку хорошего вина, после чего сбросила куртку и обувь и проследовала в кухню. К Иволге не заглянула — и так полдня здесь провела, убегала переодеться и, видимо, в «Красное и Белое». Я удостоверился, что Ива уже снова крепко спит, и присоединился к Миле.
Впрочем, ей и без моей компании было нормально — забравшись на диванчик с ногами, девушка спряталась за экраном смартфона, изучая одной ей ведомый бескрайний мир интернета.
И все-таки, с её приходом стало теплее и спокойнее. Я впервые после ночи, когда нашел Иволгу во дворе, задумался о том, насколько проще жить, зная, что за спиной стоят друзья. Поймав короткий взгляд Милы, я тепло улыбнулся. Девушка, впервые за всё время, отложила телефон и улыбнулась в ответ. Улыбка Милке шла, смягчая угловатости лица, освещая большие глаза, превращая лёд в блестящие добротой звездочки.
В дверь позвонили, и Мила опять спряталась за косой чёлкой и «лопатой» смартфона. Я пошел открывать. В квартиру шагнул Рус, чуть раскрасневшийся от холода снаружи. Рассеяно пожав руку, он повесил куртку и прошёл в кухню, забыв помыть руки. Плюхнувшись напротив Милки, скрестил руки на груди, уставился на скатерть, будто изучая узоры. Не проверил, как Иволга.
Что-то случилось.
Спросить не успели — Руслан опомнился, вскочил и проскользнул в ванную. Я посмотрел на часы и стал накрывать на стол. Лены всё ещё не было. Рус прошел в комнату к Иве, и некоторое время возился с ней, проверяя температуру, давление и прочие врачебные штуки.
Милка же присоединилась ко мне, помогая расставлять тарелки, нарезать хлеб для бутербродов. Пару раз наши руки соприкоснулись, и руки у девушки оказались мягкими и очень теплыми. От неё ненавязчиво пахло парикмахером — смесью бесконечного количества запахов от различных лосьонов, шампуней и лаков, от которой невозможно отмыться до конца, если проводишь дни в салоне красоты.
Вечер уже совсем вступил в свои права, постепенно скрадывая дневные тепло и свет. Чем ниже садилось солнце, тем уютнее становилось в квартире. Вот щелкнул вскипевший чайник, и сразу раздался негромкий стук.
Это была Лена. Выглядела девушка устало и мрачно. Я посторонился, пропуская её в дом, и, захлопнув входную дверь, спросил:
— Светлицкий?
Лена мотнула головой и молча повесила куртку. Прошли в кухню, куда уже вернулся и Рус. Налили вина, пахнущего югом, на котором я никогда не был. Выпили, чувствуя, как тепло разливается по телу. Заулыбались, расслабились. Я поднял тост.
— За нас, ребят. За друзей!
Зазвенели фужеры. Дышать стало легче, жить — веселее. Я закусил и посмотрел Лене в глаза.
— Рассказывай.
Она шумно выдохнула и положила голову на ладони, уперев руки локтями в стол.
— Паша сейчас в клубе. С дружками и бабами какими-то…
Мы разом помрачнели. О Светлицком знала уже даже Милка, так что сейчас всем всё сразу стало понятно. Рус уныло болтал в стакане трубочкой, Мила откинулась на спинку стула и смотрела в потолок, я же уставился на оранжевый маникюр Лены. Аккуратные, короткие, но все же длиннее, чем у Иволги, ноготки. Блестящие и яркие. Почему Светлицкий не ценит девушку с такими руками?
— Брось его, — посоветовала Милка. — Даже мне понятно, что парень у тебя отвратительный.
Лена вскинулась было, но промолчала. Во взгляде отчетливо читалось: «Тебе-то, убогая, откуда знать?» Я молчал. Теперь решил высказаться Рус:
— Люди, тебя окружающие — это очень важно. Особенно, если говорить о парне, ведь с ним ты можешь и всю жизнь прожить. Так что гигиена собственных близких — это жизненная необходимость.
— Знаешь, что?! — не выдержала Лена. — Глеба этому учи, чтобы воровок всяких в квартиру не пускал!
— Эй! — тут же нахмурилась Мила. — Не надо так про Иву!
— Но это правда! — всплеснула руками Леночка. — Почему вы осуждаете Пашу, но защищаете Иволгу?
— Потому что у меня сиськи!
Ива стояла в коридоре, опершись на стену. На ней была широкая, безразмерная майка почти до колен. Выглядела девушка лучше, чем пару часов назад, даже улыбалась. Мы, совершенно обескураженные появлением болезной, замерли на пару секунд. Первой очнулась Лена.
— Я… Я…
— Забей, подруга, — отмахнувшись, красноволосая, чуть пошатываясь, продефилировала к столу. — Правду говоришь: твой суженый — гопник и быдлан, я — воровка и сволочь! Такова жизнь, люди разные, — пододвинув к себе свободный стул, Ива тяжело в него плюхнулась. — Но ты же здесь, с нами. Не с Пашенькой. Так что, выходит, меня всё-таки можно потерпеть. А теперь — налейте несчастной женщине вина!
Мы с Русом заговорили одновременно:
— Тебе нельзя!
— Ты чего встала?
— Сколько внимания, бо-оже! — захихикала мелкая. — Вот, что значит кратковременная отлучка! Глоток алкоголя мне ничего не сделает, как и вечер в вашей компании, мальчики!
На это возразить было нечего, так что я наполнил Иволге бокал и предложил тост за здоровье мелкой. Выпили.
— Во-от! — довольно протянула девушка, откинувшись на спинку стула. — А то сидите тухлые!
— Нормальные сидим, — я щелкнул подругу по носу. — Просто есть, о чем подумать, поговорить. Ты точно не хочешь прилечь?
Иволга повела было плечом, но, вздрогнув от боли, замерла прямым закостеневшим изваянием, держа бокал в дрожащей руке.
— Не хочу.
— Ладно, — я кивнул и повернулся к Лене. — И что собираешься делать с Пашей?
Лена вздохнула и налила ещё вина.
— Накажу. Сколько можно терпеть?!
Ива только молча покачала головой. Потом повернулась к Руслану.
— Что случилось?
— А? — тот вздрогнул и поправил очки, съехавшие с переносицы. — Ты о чем?
— С тобой что случилось, спрашиваю! — мелкая пальчиком подтолкнула пустой бокал подальше от края стола. — Сидел у кровати, пялился на меня, как истукан!
— Да! — поддержал я, — Ты сегодня сам не свой! Выкладывай уже!
Уши Руслана вспыхнули, сам он потупился и какое-то время сидел так, не в силах ничего выговорить под нашими взглядами. Потом маленькими глотками допил вино и, поставив бокал на стол, выпалил:
— Кандидатуру одобрили!
— Какую кандидатуру? — не поняла Лена.
Рус глубоко вдохнул и так же глубоко выдохнул. Плечи его расправились, краснота схлынула с лица.
— Мою. Программа обучения по обмену с Германией. Меня взяли.
Несколько секунд мы молчали, ошеломленные новостью. Первым очухался я.
— Поздравляю! Я в тебе не сомневался!
— Красавчик! — Иволга под шумок налила себе второй бокал. — Конечно, ты ж умный, как сто математиков!
Лена и Милка поспешили присоединиться к поздравлениям. Руслан выслушал спокойно и продолжил:
— Не знаю, хочу ли ехать.
— В смысле? — не поняла Иволга. — Ты же сам документы подал, чё изменилось-то?
Руслан посмотрел ей в глаза. Все в комнате вдруг поняли, что случилось. Воздух будто истончился, чтобы передать чувства Руса всем вокруг — таким выразительным сделался взгляд моего лучшего друга. Ива, кажется, тоже истолковала всё верно — по лицу девушки пробежала тень. А потом Руслан моргнул и потупился.