Удалось, наконец, её догнать и шагать рядом. Я улыбнулся и провел рукой по слегка растрепавшимся волосам девушки.
— Знаешь, ещё месяц назад…
— Знаю, — огрызнулась та. — Не напоминай!
***
Мне показалось, что во дворе у Милы мы не были лет двадцать. На самом деле, тут почти ничего не успело измениться, разве что лампу фонаря, разбитую Иволгой, заменили на новую, да снег по бокам протоптанных дорожек стал тяжелым и рыхлым, а местами — дырчатым и блестящим. Солнце игриво лезло лучами в глаза, и мы продвигались почти наощупь, постоянно щурясь от невыносимого света.
Иволга хотела позвонить в домофон, но я мягко оттеснил её от микрофона.
— Погоди, неугодная.
Красноволосая только мрачно усмехнулась в ответ.
— Да-а? — протянули на другом конце провода. Судя по завывающе-визгливым ноткам, это была мама.
— Здравствуйте. Я к Миле.
— А, проходи, проходи!
Мы побежали по лестнице — стук шагов заполнил собой пространство подъезда, заставил бежать быстрее. В итоге, в квартиру Милы мы влетели, раскрасневшись от мороза и нехватки кислорода.
— А она что здесь…
— Мы к Миле, — перебила красноволосая, проскальзывая мимо женщины к закрытой двери.
— Да кто тебе разрешал?! — взвилась мать.
— Никто, — я тоже шагнул вперёд, — Вашей дочери уже двадцать пять. Никакого разрешения нам не требуется.
— Мил, открой! — Иволга забарабанила маленькими кулачками в слегка побитое временем дерево. — Ты чё там заперлась-то?
Из комнаты ей ответила тишина. У меня по спине пробежал холодок.
— Как долго она там сидит?
— Да с утра… — видимо, мать тоже что-то заподозрила, потому что смягчила тон.
— И вы даже не поинтересовались, что происходит?
— Ой, да что с Милкой сделается!
Я выдохнул и оттеснил Иву к стенке.
— Ломаю.
На удивление, вышло с первого раза — дверь оказалась не деревянная, а полая внутри, так что я просто проломил её плечом и выпал в комнату. Иволга протиснулась следом.
Сначала меня поразило обилие синего в интерьере: синие шторы, синий шкафчик у окна, синий диван с синим покрывалом — будто вся комната Милы погружалась на дно океана, или замерзала в леднике.
А потом я увидел хозяйку комнаты, распластавшуюся на диване. Огромные, широко раскрытые глаза девушки бессмысленно уставились в потолок, в уголках рта собралась пена. Покрывало вокруг усеивали пустые пачки от таблеток.
— Господи! — Ива попятилась, наткнулась спиной на тумбочку и замерла, поднеся к губам дрожащие руки.
А я мысленно поблагодарил Руса, любившего зачитывать мне интересные, по его мнению, статьи из медицинских журналов. В том числе, про первую помощь самоубийцам. Я схватил руку Милы, прощупывая пульс. Он нашелся, так что следующим движением я рывком притянул девушку к себе и отвесил ей три сильных пощёчины.
— Давай, просыпайся!
Мила моргнула и попыталась сфокусировать на мне взгляд. Получалось у неё плохо.
— Ты… Кто?
— Таджикский Джокер! Вставай, надо в ванную. Дура, ну зачем ты это сделала!?
— Я… Так устала.
Не говоря ни слова, я подхватил подругу под левое плечо, и попытался отвести к выходу в коридор. Оказалось, это не так уж легко — Мила уже не могла переставлять ноги самостоятельно, а тащить её в одиночку совершенно не получалось.
— Ива!
— А? — мелкая вздрогнула, приходя в себя.
— Помогай, ей надо желудок промыть!
Иволга подхватила Милку под второе плечо, и мы с горем пополам потащились в ванную. Мать Милы уже вызывала «скорую».
— Давай её сюда!
Я включил холодную воду и сунул под неё голову подруги. Мила глубоко и громко вдохнула, снова придя в сознание.
— Пей! — и я повернул её так, чтобы вода попадала на губы.
Милка сделала несколько глотков и попыталась податься назад, но я только крепче сжал её волосы.
— Ещё пей! Пей, пока обратно не полезет!
Она стала пить, потом её стошнило. В рвоте я различил остатки таблеток, и заставил Милу еще раз глотать воду. Не знаю, сколько это продолжалось — просто в какой-то момент в ванную ворвался врач, и я разжал пальцы, отдав подругу ему. Плохо помню, что было дальше — нас вывели в коридор, потом Иволга потащила меня за собой в подъезд. Здесь она закурила быстрыми затяжками, опершись на стенку. Я встал напротив, глядя, как дрожат руки. В нос бил привычный сигаретный дым.
«Пассивное курение гораздо более вредно, потому что курильщики вдыхают дым через фильтр, а те, кто рядом — сразу в лёгкие».
От этой мысли меня пробило на истерический смех. Я хохотал и хохотал, до боли в животе, пока весь воздух и, наверное, никотин покинул лёгкие. Потом смеяться уже не мог, разогнулся и посмотрел на Ивушку. Она глядела перед собой, держа в руке почти закончившуюся сигарету. Рот её искривился в гримасе, подбородок дрожал, по щекам текли слёзы.
Я шагнул вперёд и прижал маленькую к груди. Сигарета полетела на пол, а Иволга разрыдалась, медленно оседая на пол. Чтобы она не упала, я подхватил обнял девушку за талию, и держал, пока не успокоилась. В это время из квартиры вышли санитары с носилками, и пронесли мимо нашу подругу. Следом вышел врач, за ним — мать Милы.
Мы поднялись обратно на лестничную клетку. Доктор, немолодой уже мужчина, устало потер виски.
— Вы успели вовремя, и всё сделали правильно. Только поэтому девочка осталась жива.
— Слава богу, — выдохнула Ива.
— Это ты виновата! — вдруг зашипела мать. — Довела мою Милочку! Довольна, да?!
Я уже приготовился к скандалу, но мелкая лишь сильнее потупилась и отступила на шаг.
— Простите.
Не знаю, почему это так меня задело. За годы жизни и общения с разными людьми успеваешь привыкнуть: иногда лучше перетерпеть и помолчать, чем вступать в спор с идиотом. Эмпатия от этого притупляется, и начинаешь смотреть на всех вокруг если не свысока, то с ноткой цинизма. Становится чуть больше наплевать. Вот и сейчас Ива, казалось бы, поступила правильно: отступила и не стала ничего доказывать, но у меня внутри будто за секунду вскипел океан кислоты.
«Это же Иволга! С ней так не должно быть!»
Я шагнул вперед, загораживая собой девушку.
— Имейте совесть!
— Да ты! — глаза матери вспыхнули. — Ты с ней!
— Я с ней. И я спас вашу дочь. Если бы не мы, вы бы до вечера не узнали, что с Милой что-то случилось!
— Да как ты смеешь!
— Легко! Единственная, кто виноват в случившемся — это вы!
Я круто развернулся и, подхватив с собой Ивушку, быстро пошел вниз по ступеням. За спиной разразились запоздалые крокодильи слёзы.
***
Иволга вдавила сигарету в пепельницу и потянулась за следующей. Я схватил пачку и зашвырнул её в мусорное ведро. Девушка не отреагировала, продолжая пялиться в окно. Там, за переделами нашей квартиры, медленно догорал вечер. На кухонном столе покоился давно остывший стакан чая. Ива сидела на табурете, обхватив руками правое колено, и, по-моему, старалась совершенно не шевелиться. Она выкурила подряд три сигареты, и я не позволил взять четвертую.
— Я не знала, — хрипло произнесла красноволосая. — Я правда не знала, что это может случиться.
— И я.
— Я не хотела, чтобы Мила это с собой сделала.
— Знаю, Ив.
— Но она сделала, — Иволга повернулась ко мне и посмотрела в глаза. — Я не знала. Я не хотела. Но Мила сделала. Из-за меня.
— Не из-за…
— Нет, — спокойно перебила девушка. — То, что ты скажешь, ничего не меняет. Это моя вина. Я целовала Милу, не думая, что вскоре оставлю одну. Не подозревая, что могу стать слишком важной.
— Все могут ошибаться.
— Моя ошибка едва не стоила жизни человеку.
Я уставился на скатерть, придавленный тяжестью слов Иволги. Перед глазами простирались ломаные линии, собирающиеся в абстрактные узоры. В голову пришла странная мысль: жизнь похожа на движение моего взгляда по этим линиям. Еще с утра все ползло вверх, по симпатичной зеленой дорожке, но вот, примерно в середине, мы перескочили на фиолетовую прямую, уверенно пробивающую одно дно за другим.