Наскоро одевшись, я решил при свете дня выяснить диспозицию сил противника, чтобы попытаться выработать план, как с ним бороться. Потихоньку подойдя к забору, я спрятался за деревом и стал наблюдать. Увиденное меня не порадовало: то, что успела посадить девушка Мажора, было вытоптано так, словно там танцевало стадо слонов, ну да черт с ними, с этими насаждениями! Пусть у Мажора об этом голова болит! А вот то, что колонки от музыкального центра были выставлены в открытые окна второго этажа, волновало меня куда больше – теперь стало понятно, почему музыка звучала так оглушающе громко.
Рассмотрев все как следует и решив, что единственный путь хоть немного сносного существования рядом с этими мерзавцами заключался в том, что нам с женой необходимо будет перейти на тот же режим дня, что и они, то есть ложиться спать и просыпаться одновременно с ними, я собрался было уже вернуться домой, как вдруг увидел, что к калитке оккупированной противником дачи приближался наш участковый.
Человек он был справедливый, временами неплохой, хотя и с тяжелым характером, и особо ни к кому не придирался. Но случалось, что на него находило, и тогда он становился излишне подозрительным и с ним было трудно ладить. Оно и понятно: работа сволочная, хлопот полон рот, а жалованье так себе, в полном соответствии с лейтенантским званием. Сейчас же я смотрел на этого человека как на посланца небес, в надежде, что он сможет как-то урегулировать сложившуюся ситуацию, хотя, откровенно говоря, не слишком-то в это верил.
Милиционер вошел во двор и, поднявшись на крыльцо, начал стучать в дверь. Довольно долго ему никто не открывал, а потом наконец-то появился в одних трусах, но с непременным мобильником в руке заспанный и взлохмаченный качок Жека и с ходу начал наезжать на участкового.
– Ты какого черта в такую рань приперся? Какого хрена тебе надо?
– Во-первых, здравствуйте, – начал участковый. – А во-вторых, поступил сигнал, что вы и ваша компания грубо нарушали общественный покой дачников. Нехорошо, молодой человек! Людей и их право на отдых надо уважать!
– А вот я тебе сейчас дам поговорить с одним человеком, и ты, ментяра, узнаешь, кого здесь надо уважать, – угрожающе заявил Жека и, произнося вслух цифры, начал набирать на телефоне какой-то номер.
Я посмотрел на участкового и, судя по его вытянувшемуся лицу, понял, что этот номер ему знаком.
– Николай Петрович! – начал свой разговор Жека. – Извини, что так рано беспокою, но тут один твой лейтенантик вздумал права качать! Самодеятельностью, понимаешь, занялся! Ты ему объясни, как себя вести надо! – Тут он сунул телефон участковому и сказал: – На! Не хотел меня слушать, так подполковника Егорова послушай!
– Здравия желаю, товарищ подполковник! – поприветствовал своего собеседника милиционер, но больше ничего сказать не успел, а только довольно долго слушал, стоя по стойке «смирно», а потом начал, как заведенный, повторять: – Есть, товарищ подполковник! Так точно, товарищ подполковник! Будет сделано, товарищ подполковник!
– Ну? Доволен, ментяра? – торжествующе сказал Жека. – Будешь теперь знать свое место! А то приперся! Разбудил! Еще раз сунешься – я папахена своего напрягу, и он тебя вообще без погон оставит! Он у меня полкаш в МУРе!
– Извините! – только и смог выговорить багровый участковый и, отдав этому мерзавцу честь, вышел со двора.
Я быстро пробежал через наш участок и встретил милиционера, когда он, вытирая обильно струившийся по его лицу пот и цедя сквозь зубы под нос явно что-то непечатное, собирался вернуться в Салтыковку, где и был его пункт.
– Здравствуйте! – сказал я. – Видел я, что произошло, и искренне сочувствую вам. Этот подонок вам в сыновья годится, а вел себя как последняя сволочь.
– Да уж! Нахлебался я унижений! – пробурчал он.
– Зайдите к нам! – пригласил я. – Посидите, чаю или кофе попьете и успокоитесь хоть немного.
– Спасибо! – сказал участковый. – Мне действительно не помешает дух перевести.
Мы с ним прошли к нам, и я, оставив его в беседке, чтобы не потревожить жену, наскоро сделал кофе и отнес его туда.
– Нет! Ну, какой наглец! – возмущался участковый, куря одну сигарету за другой. – Да и вообще, что за времена пошли? Раньше бы за такого сыночка его отца на партсобрании так пропесочили, что мало не показалось бы, а сейчас что? Полная безнаказанность! Меня, защитника правопорядка, ставят по струнке за то, что я этот самый порядок и охраняю!
– Боюсь, это только начало, – заметил я. – Слышали бы вы, как этот негодяй с нами вчера разговаривал!
– Откуда они вообще здесь взялись, эти отморозки? – спросил милиционер.
– Кряков постарался! – сказал, как плюнул, я. – Он у Парамонова-младшего дачу снял и этим придуркам сдал! А вы вообще в курсе, что у нас здесь творится?
– Наслышан, – покивал он. – Так ведь с общего согласия членов кооператива тут этот проходимец устроился!
– А никак нельзя на этого Крякова надавить, чтобы хоть он своих клиентов приструнил? – спросил я.
– Не знаю, – пожал плечами участковый. – Это личность темная, грешки за ним водятся немалые, только доказать пока мы ничего не смогли. Но если вдруг какие-нибудь факты или улики обнаружатся, то сядет он как миленький!
Я быстро сгонял в дом и вернулся с визиткой, где был указан номер сотового телефона.
– Сейчас я ему вставлю пистон за то, что он таких уродов к добропорядочным гражданам подселил, – зловеще пообщал он.
Но из нашей затеи ничего не вышло, потому что в ответ мы раз за разом получали только одно: абонент вне зоны доступа.
– Ну, спасибо за кофе, пойду я, – сказал, поднимаясь, участковый.
– Да посидите еще, отдохните, – сочувственно предложил я.
– Нет! Пора! – покачал головой он, и тут...
Тут нам по ушам со страшной силой снова ударили децибелы рэпа.
– Господи! Да как же вы здесь живете? – не выдержав, воскликнул милиционер.
– Да разве это жизнь? – в свою очередь, спросил я.
Я пошел проводить милиционера до калитки и через забор увидел, как Куркуль выходил из своего дома, правда, за кустами возвышалась только его голова. Хотя я был зол на него за вчерашнее, но все-таки кивнул ему в знак приветствия, но он этого, наверное, не заметил и скрылся из виду.
– Ну, Александр! Звоните, если чего, – сказал участковый, протягивая мне руку.
– А толку? – безнадежно спросил я.
– Так, может, еще чего случится, – неопределенно сказал он.
– Не накаркайте! – быстро попросил его я, хотя и понимал, что говори не говори, а неприятностей нам не избежать.
И тут со стороны дачи Мажора раздался звук выстрела.
– Из охотничьего жаканом жахнули! Это точно! – с ходу определил милиционер.
– Это разрывной патрон на крупную дичь? – уточнил я.
– Да! – кивнул он.
– Неужели они затеяли перестрелку и кого-то из этой теплой компании грохнули? – с затаенной радостью спросил я. – Может, они после этого отсюда съедут?
– Надо разобраться! – сказал милиционер, и мы с ним побежали к даче Мажора.
Но все оказалось совсем по-другому: из людей, хотя называть этих подонков людьми – явное преувеличение, никто не пострадал, зато стоявшая в окне одна из колонок музыкального центра была разбита вдребезги. На земле же валялось ружье с разбитым прикладом, а чуть подальше молодые садисты во главе с Жекой, яростно матерясь, с энтузиазмом били ногами Куркуля.
– Они же его насмерть забьют! – в ужасе крикнул я.
– Немедленно прекратите! – заорал участковый и, достав пистолет, выстрелил в воздух.
Отморозки прыснули в разные стороны, а я бросился к Афонину и помог ему подняться. Он стоял с разбитым лицом, опираясь на мою руку, и, сплюнув кровь, сказал: