Я присел рядом с ним на корточки и взял конец веревки. Место обрыва ощетинилось рваными нитками. Крепкий лодочный буксир, он может выдержать нагрузку гораздо большую, чем вес тела. От ветхости оборвался или был надорван?
На шею с мелкими складками кожи, стянутыми петлей, нельзя было смотреть без содрогания. Казалось, Сашка еще чувствует острую боль. Я невольно потянулся пальцами к петле и случайно обратил внимание на длину веревки и длину моей руки. Глянул на пожарную лестницу, быстро выпрямился, ошарашенный внезапной догадкой, поднял руку и снова легко достал до металлической перекладины, которая послужила Сашке виселицей.
Не знаю, как он сумел повеситься. Веревка была слишком длинной. Она никак не могла натянуться под тяжестью тела и сдавить петлей шею официанта.
Глава 18
– Сегодня вся милиция района работает на Вацуру, – сказал мне тот же капитан, который рано утром выезжал со мной на берег заповедника. – Что у вас тут творится? То пропадают люди, то вешаются.
– Черная полоса пошла, – ответил я.
– Черная полоса! – проворчал капитан, садясь за стол под зонтом. – Как коммерческие структуры начали появляться, так в городе одна сплошная черная полоса пошла… Ну, что стоишь? Накрывай стол!
Сашку вынесли на носилках, накрытого несвежей простыней. Из-под нее выглядывала рука с оттопыренным указательным пальцем. Рука раскачивалась в такт шагам санитаров, и казалось, что Сашка молча грозит всем нам.
– Есть какие-нибудь версии? – спросил капитан, играясь фуражкой, лежащей на столе.
Я пожал плечами и выразительно посмотрел на профессора, стоящего рядом, мол, слушайте и сопоставляйте с тем, в чем вы меня обвиняли.
– Нервный срыв! – вдруг включился в разговор профессор. – Страх перед будущим, осознание своей никчемности… Такое случается среди юношей.
Капитан повернул голову, с удивлением взглянув на профессора.
– А это кто? – спросил он меня.
Я не успел ответить, как профессор отрекомендовался по полной форме:
– Заслуженный деятель культуры, лауреат премии Адриена Эбрара, доктор исторических наук, профессор Курахов Валерий Петрович!
И поклонился.
Капитана впечатлил список титулов, он удовлетворенно кивнул и снова принялся катать по столу фуражку.
– Ну и что вы там про нервный срыв говорили? – напомнил он.
Профессор на минуту задумался, готовя новый словесный фейерверк.
– Видите ли, мы имеем дело со своеобразным психологическим конфликтом, когда неокрепшая нервная система юноши вплотную соприкасается с нашей, так сказать, мрачной действительностью, и первый всплеск эйфории от открывающихся радужных перспектив сменяется горестными заботами о хлебе насущном…
– Понятно, – протянул капитан таким тоном, словно хотел сказать: «Ни хрена не пойму, что ты там наплел».
Курахов тем временем встал рядом со мной, плечом к плечу. Он явно верил, что я не имею никакого отношения к самоубийству Сашки, и своим объяснением самоубийства словно бы просил меня ничего не рассказывать о ночном происшествии. Профессор не был заинтересован в милицейском разбирательстве, и в этом отношении мы были с ним союзниками.
Я подал капитану завтрак. Тот в первую очередь взялся за томатный сок, сыпанул в стакан полную чайную ложку соли и, отпивая маленькими глотками, часто вздыхал и вытирал платком вспотевший лоб. К овощному салату он не притронулся, зато с куриным окорочком расправился в считанные секунды.
– Ну что? Прикрыть твою частную лавочку? – спросил милиционер, вытерев губы и кинув салфетку поверх тарелки. – Люди пропадают, вешаются. Непорядок!
Он чего-то ждал от меня, а я почему-то никак не хотел понять, чего именно. Курахов не выдержал паузы и поспешил заявить о своих правах:
– Лично я заплатил деньги за проживание в этой, так сказать, гостинице. И потому, уважаемый господин начальник, претворяя в жизнь свои благородные цели, не забудьте побеспокоиться о соблюдении закона о потребительском праве.
– Чего? – поморщился капитан, жуя фильтр сигареты, и, не дождавшись повторения, усмехнулся, покрутил головой и поднес к сигарете зажигалку. – Умные, блин, все стали, о законах говорят так, будто в этом что-то понимают.
Он встал, надвинул на лоб козырек фуражки и, выдыхая дым мне в лицо, процедил:
– Даю три дня. Думай. Но этот бардак я больше не потерплю. Закрою твой притон к едрене фене!
– Мне кажется, что этот облеченный властью гражданин намекал вам про взятку, – сказал профессор, когда калитка за милиционером захлопнулась.
– Я уже устал платить всем подряд, – ответил я.
Профессор ободряюще похлопал меня по плечу:
– Коммерция, друг мой, это скользкий и опасный путь. Я посоветовал бы вам заняться историей, но ваши мозги, к сожалению, совсем не предназначены для этой области.
Марина появилась во дворе перед самым обедом. Она узнала о беде от отца Агапа, расплакалась, но быстро справилась с чувствами, поднялась к себе и переоделась в черную сатиновую рубашку.