Удобно расположившись на троне, мужчина прикрыл глаза, наблюдая через узкие щелки, как активно работает ртом его жена Халиса. Единственная дочь шейха Мактуна, чьи владения охватывали всю восточную часть пустыни, теперь его жена. Мог бы отец подумать, как сейчас пухлые губки его дочери плотно сжимаются на твердой упругой плоти? Хамас сжал челюсти в предвкушении скорой разрядки. Халиса обвила своим языком его фаллос и, сжав сильней, ускорила темп. Шейх, положив руку на затылок жены, надавил, заставил глубже взять его, и Халиса, убрав преграду в виде своего острого и длинного язычка, пустила в теплую податливую влажную плоть рта так глубоко, что головка фаллоса уперлась в гортань. Шейх застонал, и все мысли из головы выбил нарастающий оргазм. Схватив девушку за волосы, он отстранил ее и, потянув к себе ближе, раздвинул стройные ноги. Сжав округлые бедра, насадил Халису на возбужденный до предела фаллос. Она выгнулась, словно натянутый тугой лук. Громкий стон прокатился под сводами тронного зала.
Шейх, не останавливаясь и не заботясь о том, что испытывает девушка, вдалбливался в нее с остервенением. Ее руки впились в подлокотники трона, костяшки пальцев побелели от силы, с которой она держалась за опору. С каждым разом он входил все глубже, ломая все барьеры, что пытался выстроить женский организм, защищая нежную плоть от разрывов. Стоны девушки не прекращались и уже переходили в надрывные рычания, когда наконец-то бедра шейха в последний раз ощутимо вдолбились в тело Халисы и замерли, теснее прижимаясь к ней.
— Мой Господин, — выдавила она и, откинув голову ему на плечо, обмякла всем телом.
Мужчина провел тыльной стороной ладони по плоскому животу жены, поднялся выше, цепляя пальцами упругие соски, задержался немного, поигрывая с ними, что заставило лоно девушки сократиться, а Шейха — вновь вжать бедра в тело жены и словить волну уходящего оргазма.
— Повелитель, — раздался голос кальфы из-за трона.
— Хадия, ты, как всегда, вовремя, — скрипучим голосом проговорил Шейх. — Давно ты тут стоишь? — он повернул к ней голову, а руки тем временем все продолжали ласкать нежное тело, терзать затвердевшие соски, отчего его фаллос все никак не хотел покидать столь теплую и влажную плоть.
— Нет, Господин, — она склонила голову, но Шейх успел заметить, как горят вожделением ее глаза.
— Что тебя привело в столь неподходящий час? – поинтересовался он, оглаживая округлые бедра жены.
— Так вы сами велели, как устроится дриада, сразу вам сообщить, — удивленным голосом произнесла она.
В голове Хамаса тут же все прояснилось.
— Еυχαριστώ μου Φως [эфхаристО му фос] (спасибо, мой свет), — шепнул он жене на ухо.
Девушка собрала раскиданные возле трона вещи, что снимала с себя во время танца, и, медленно передвигая ногами, поплелась на выход. Но Хамас подозревал, что ей скорее всего хотелось услышать разговор. За многие годы, что он правил своим государством, мысли этих юных дев он предугадывал наперед. Они даже не могли и заподозрить, что как бы они не скрывали свои интересы, таившиеся в их душах, у многих не таких уж и светлых, он их видит и угадывает. Жесткая ухмылка скривила губы Шейха. Халиса. Если бы можно было ее вернуть обратно отцу, он непременно бы это сделал. Стервозная душа этого змеиного отродья отравляла жизнь его «цветника» в гареме. Не зря род шейха Мактуна насчитывал в своем родовом древе не одно женское поколение, которое велось от одной из сестер горгон Эвриалы. И женским особям, что рождались в семействе шейха Мактуна, был присущ не только дар обольщения и убеждения, но и змеиная сущность. Хладнокровный и расчетливый ум, который был превыше всех чувств, и хадин не скрывала этого. Хамас усмехнулся, вспоминая, как после свадьбы, что состоялась прошлым летом, Халиса пыталась взбрыкнуть, отделить его от плотских развлечений с его цветником, хотела запретить брать еще жен. Но Хамасу было плевать на то, чего хочет добиться Халиса. Она добьется только того, что он позволит. Даже мать, что пыталась взять в свои руки правление его гаремом, быстро спрятала пальцы, когда однажды он пригрозил в порыве гнева, что отрубит не только руки, но и голову самолично тому или той, кто позволит себе покушаться на его власть и свободу. Тогда Шейх лютовал несколько долгих дней. После этого Халиса ни разу не заявила право на то, что она может быть и хочет быть единственной женой.