Наконец, когда девушка скрылась за дверью, Хамас обратил все свое внимание на переминающуюся с ноги на ногу кальфу.
— Говори, — разрешил он.
Женщина тяжелой походкой вышла из-за трона и встала перед ним, склонила спину в поклоне.
— Все, что ты приказывал, выполнила, — сказала она.
— Ты радуешь меня, Хадия, — благосклонно сказала Шейх. — А теперь расскажи, что ты видела. И без преувеличений.
— Это чужачка, — в который раз проговорила кальфа. — Ее душа пришла в тело Хельги из другого времени, — она замолчала, по-щенячьи вглядываясь в лицо Повелителя.
Он молча ждал продолжения, ему было интересно узнать, как так все же получилось, что вдруг эта девчонка всего лишь после одного раза смогла так запасть к нему в душу. Уже который день подряд не мог выкинуть ее из головы. До сих пор помнит ее цветочный запах, что исходил от длинных волос и от нежной кожи, помнит, как она отзывалась на каждое его прикосновение чувственным вздохом, вырывавшимся из приоткрытого рта. Плоть Шейха, что еще не пришла в состояние покоя после Халисы, вновь начала напрягаться и пульсировать, отдаваясь внизу паха мерными толчками приливающей к фаллосу крови. Ткань набедренной повязки вздулась бугром, и женщина, заметив эти перемены, тут же опустила глаза в пол.
— Ты не вовремя, кальфа, — просипел Шейх, не в состоянии сдерживать возбуждение, что начало овладевать его телом. — Приведи в мои покои танцовщиц, и пусть их будет пять, — сказал он и, одним рывком поднявшись с трона, широким шагом вышел из зала.
Быстро шагая по коридорам, Хамас приближался к своим покоям, все думая о том, что нужно бы еще раз встретиться с дриадой. Может, это его воспаленный мозг нарисовал в мыслях вожделенный предмет, потому что она не дождалась, когда проснется повелитель, а развеялась, как утренняя дымка над фонтанами, которыми он так часто любовался из окна.
«Нет, это невозможно», — мужчина мотнул головой, но образ нимфы так и не исчез, а лишь все больше въедался в его мысли.
Слуга, что охранял двери покоев, быстро их отворил перед Господином и припал в поклоне к полу.
— Чтобы никого не пускал, — бросил Шейх и зашел в комнату.
Сегодня даже это самое укромное место во всем дворце не приносило ему спокойствия. Сердце чуяло тревогу, но Хамас не мог понять, откуда она исходит. И это его раздражало. Всегда чувствующий приближающуюся беду на расстоянии, он немало выиграл войн благодаря своему чутью, но вот сегодня не мог сосредоточиться и понять, откуда надвигается угроза.
За дверью послышалась возня. Громкие возгласы Хадии и тихий, угрожающий — его охранника. Шейх не стал прислушиваться, подошел к двери и распахнул ее. В коридоре стояли по стенке танцовщицы, разодетые в разноцветные наряды.
— Господин, — разом все пять опустились на колени, склоняя спины.
— Что происходит? — нетерпеливым голосом спросил мужчина.
— Она хочет пробиться к тебе, о мой Κύριε [кирие][1], — голос евнуха дрожал, но в нем все равно были слышны и твердость, и уверенность в том, что он делает.
Хадия поджала губы и ждала ответа Шейха.
— Амин, — Хамас положил руку на плечо слуги, тот поднялся, — больше не пускай ко мне никого. — Хадия, — обратился он к кальфе, — ты свободна.
Та, в очередной раз сделав поклон, шепнула несколько слов наложницам и направилась в глубь коридора.
Как только Хамас уселся в глубокое кресло, что стояло в нише стены, в комнату одна за одной начали вплывать рабыни, принеся с собой мелодичный звон бубенчиков.
Шейх откинулся на спинку кресла и, обводя взглядом наложниц, выискивал ту, что хоть немного могла напоминать ему нимфу. Но рабыни будто чуяли его настрой. Все кружили и кружили в танце, плавные изгибы тел выписывали возбуждающие движения, маня и лаская друг друга. Глаза горели, а вот нижняя часть лица у каждой была скрыта от глаза Хамаса.
Его возбуждение набирало обороты. Фаллос уже натянул ткань, что прикрывала его, до предела.
— Ты, — его палец ткнул в танцовщицу, чьи волосы доходили до талии и ниспадали на спину завитыми локонами, и при каждом движении, что делало ее тело, они подпрыгивали, как пружины, их хотелось смять, остановить.