— Дерьмо! — Ганнер повторил за ним.
— Не говорите слово «дерьмо»!
— Дерьмо.
— Дерьмо.
— Мы опаздываем? — спросила я Сейдж, когда скользнула ногами в шлепки.
— Нет, но нам нужно выехать прямо сейчас, — ответила она решительно, уже направляясь к двери.
— Подожди! Где Келлер?
— Думаю, он все еще спит!
Я побежала по лестнице, мой желудок мутило так сильно, что пришлось остановиться и перевести дыхание.
— Келл, подъем, дружище, — звала я, когда поднимала его. — Нам нужно отвезти твою сестренку в школу.
Он проснулся, когда мы спускались по лестнице, и я позволила ему идти босиком по дому, пока несла Ганнера. У нас не было времени на такие глупости, как обувь или все более вонючий памперс Ганнера.
— Все на свои места! — закричала я, когда подняла Гевина на его место одной рукой. — Обойди с другой стороны, Келлер!
Все дети забрались в машину, Келлер вскарабкался по заднему сиденью, чтобы добраться до своего места в третьем ряду. Боже, я была так рада, что поменяла свою маленькую машину на что-то по типу внедорожника в прошлом году.
Моя тошнота усилилась, пока я убедилась, что все дети пристегнуты и плюхнулась на свое место. Руки дрожали, когда вытащила ключи из кармана, и сделала глубокий вдох, пока вставляла ключ в зажигание.
Не было никакой необходимости переживать о завтрашнем дне, предупреждала я себя, когда мы ехали к начальной школе Сейдж. Мне нужно было волноваться о сегодняшнем дне. Мне просто нужно было привезти Сейдж в школу вовремя и...
— Сейдж, ты позавтракала?
— Я поела хлопья.
— Хорошо, я забыла сделать тебе обед...
— Могу я его купить? — спросила она радостно, подпрыгивая на сиденье.
Почему дети, которым упаковывали еду с собой, всегда мечтали купить еду в столовой, а дети, которые питались там, мечтали об упакованном сэндвиче?
— Да. — Я порылась на дне сумки, нашла несколько долларов и передала их между сиденьями. — Не потеряй.
— Не потеряю, — пообещала она, засовывая купюры в передний карман рюкзака.
— Я заберу тебя после школы, — сказала я ей, и это ощущалось как в миллионный раз, когда остановилась на остановке перед тротуаром.
Когда она начала снова ходить в школу после смерти Рейчел, то каждый день спрашивала, заберу ли я ее. Каждый божий день, чтобы убедиться, что я о ней не забуду. В конце концов, это стало нашим утренним обычаем, и даже прежде, чем она могла спросить, я заверяла ее, что приеду.
— Хорошо! Люблю тебя! — закричала она, когда протиснулась мимо ног Гевина и вылезла из машины.
— Тоже люблю тебя!
Я ждала и наблюдала, как она пройдет в двойные двери, даже если автомобиль позади меня подъезжал все ближе к моему бамперу. Они могли врезаться в мою машину сзади, но я не собиралась двигаться с места, пока не увидела бы, что Сейдж внутри и в безопасности.
Когда мы вернулись в дом, я немного вспотела, а мальчики кричали, и грязный памперс Ганнера не спасал ситуацию. Я любила Келла и Гевина, но в этот момент я мечтала натянуть шумоподавляющие наушники на две минуты, пока брала желудок под контроль.
— Нехорошо себя чувствуешь? — спросил Гевин, когда я меняла памперс Ганнеру в гостиной.
— Я в порядке, малыш, — заверила его, прикрывая рот. — Просто немного болит живот.
— Газы?
— Может быть, малыш.
— Фууу.
— И не говори.
— Тетушка Кейт, я голоден, — закричал Келлер, вися вниз головой на диване.
— Келлер, почему ты всегда вверх ногами?
— Мне нравится быть вверх ногами.
— Ну, я не разговариваю с людьми, которые виснут вверх ногами, поэтому или ты слезешь, или я не буду слушать, — ответила я спокойно, потянув Ганнера на ноги.
— Я хочу блинчики, — приказал Келлер, становясь рядом со мной. — С сиропом.
Я медленно повернула голову и уставилась на маленького мальчика, который быстро становился требовательным засранцем.
— Что это? — спросила я, приподняв бровь.
— Я хочу блинчики, — он скрестил руки на груди и выпятил свой маленький подбородок с вызовом.
— Хочешь спросить как-то по-другому, приятель?
— Я хочу блинчики, — сказал он снова упрямо, прежде чем насупил брови. — Сейчас.
Моя челюсть отвисла, и кожа покраснела, когда я смотрела на этого ребенка. Я не могла поверить, что он так себя вел, хотя, вероятно, должна была. Поведение Келлера медленно становилось все хуже и хуже, как бы не пыталась исправить или перенаправить его.
— На пять минут в свою комнату, Келлер, — сказала спокойно, мое сердце колотилось в груди, когда я вставала на ноги. Мой желудок сжался, я была на грани слез, но я не позволила раздражительности просочиться в свой голос. — Ты знаешь, что не должен так со мной разговаривать.