– Это весомый аргумент для переезда. Но эти возможности большого города по плечу людям со «стержнем». Я хочу, чтобы ты поняла: актерское ремесло требует самодисциплины, постоянного самообразования. Для актера испытанием может стать все: и переезд в большой город, и работа в маленьких провинциальных театрах.
– А вы играли в провинции? – Больше всего Але нравилось слушать рассказы Самариной. Ей очень хотелось представить эту жизнь – театральную, со всеми ее невзгодами, радостями кочевой жизни. Ольга Леонидовна иногда про себя умилялась – представления Али о театральной жизни были в основном почерпнуты из пьес Островского: скитания Несчастливцева и других.
– А как же! Несколько лет в театре маленького волжского городка. Жила там и все время вспоминала Островского. Везде мне чудились Катерины да Кабанихи. Поначалу думала, что месяц-другой – и вернусь в Ленинград, а потом поеду в Москву. Но время шло, ничего не менялось. И я поняла, что самое неправильное – это считать каждый прожитый день черновиком, который потом перепишешь набело. Тогда я повесила новые красивые занавески в своей съемной квартире, купила много красивой посуды, посадила цветы на балконе, стала не спеша завтракать и ужинать, перестала стремиться в Ленинград. А перестав дергаться и мучиться от сознания, что играю в провинции, сыграла самые лучшие свои роли. Меня заметили и пригласили в Москву.
Ольга Леонидовна рассказывала, воспоминание одно за другим выстраивались ровной цепочкой. Она сама уже видела лица прошлого, ощущала запахи, переживала вновь все свои неудачи и гордилась успехами. Аля слушала ее и думала о том, что с появлением Ольги Леонидовны в доме все изменилось. Девочка не могла четко определить все происшедшие перемены. «Стало все по-настоящему», – думалось ей. Ольга Леонидовна не докучала вопросами, она обращала внимание на внезапную молчаливость ученицы и только раз, чтобы как-то отвлечь и развеселить Алю, она поинтересовалась:
– Я все хотела спросить, что за странный портрет у вас здесь стоит? Его подрисовывают все кому не лень.
– А, это папе подарили. Или по ошибке привезли… Никто толком понять не может. Если хотите, нарисуйте и вы что-нибудь…
– Уж очень соблазнительная мысль!
В последующие пятнадцать минут обе вовсю орудовали кисточками. Портрет, давно приобретший сходство со старой, видавшей все оттенки красок палитрой, запестрел новыми деталями. За этим занятием их и застал Олег Петрович Кочин.
– Вот вы где… А что это вы с министром сельского хозяйства делаете? – Олег Петрович в ужасе прикрыл лицо руками. – Кошмар. Нет, серьезно, если его хватятся, вы представляете, какой скандал будет? Надо будет Лидию предупредить, чтобы она предложила взамен что-нибудь приятное… В кабинете пейзаж очень приличный висит… Не забыть бы ей сказать… Такой портрет испортили.
С этими словами он широким мазком, словно завершающим штрихом, проложил бороздку из «берлинской лазури».
– Пап, не ругайся, ты первый начал! Я сама видела.
– Не закладывай отца. Я… Я его только подправил… Сейчас только исправлю вот.
Не отрываясь от увлекательного занятия, Олег Петрович обратился к Самариной:
– Я что хотел предложить… Ольга Леонидовна, я хотел бы пригласить вас поужинать в ресторане…
– Ольга Леонидовна, соглашайтесь обязательно… Артемий Николаевич так готовит! И платье вечернее наденете… – Алла пришла в восторг от идеи отца. Самарина улыбнулась:
– Ну, если моя ученица меня отпускает, то… с удовольствием.
– Здорово! Пойдемте обсудим, что вам надеть и какую прическу сделать.
Не успели они уйти, как появилась озабоченная Лидия Александровна:
– Олег Петрович, прислали из Министерства сельского хозяйства – просят портрет вернуть.
– Да… Ну, пусть забирают. – Олег Петрович в замешательстве посмотрел на присутствующих. Рабочие, с опаской глядя на изображение и боясь измазаться свежей краской, сняли картину с мольберта.
– Лидия Александровна, если будут какие-то проблемы… – Олег Петрович еле сдерживал смех. – Не волнуйтесь. Все подумают, что так и должно было быть. По замыслу художника, – рассмеялся Олег Петрович и, посмотрев на Самарину, добавил:
– Не мешкая, в ресторан! Нельзя не отметить избавление от этого «шедевра».
– Да-да, – подхватила Аля, – поезжайте, а за разговорами время так и пройдет!
Портрет унесли, удалилась Лидия Александровна, переговариваясь и смеясь, покинули комнату Кочин и Самарина. Аля вздохнула с облегчением. Она обожала отца и прекрасно относилась к Ольге Леонидовне. Но с некоторых пор в ее жизни был секрет, поделиться которым она не могла даже с самыми близкими людьми.