– А ждет ли тебя там кто-то, ради кого тебе стоило бы туда возвращаться? – и придвинулась – тоже как бы невзначай – поплотнее, коснувшись плечиком и бедром, дабы понятнее было, что она имеет в виду.
– Из таких – никто не ждет.
– И ты совсем не похож на глупца, Максим.
– И не собираюсь им становиться.
Этот вопрос мы с ребятами обсуждали уже не раз. Ну, доберемся мы, допустим, до матушки России, которой в природе еще не существует – и чего? Кто нам эти предки финнов или балтов или кто там сейчас обитает? И кто им мы? Или, допустим, при очень уж большом везении, найдем мы таки и дражайших предков – праславян. Ну, найдем – дальше-то что? Здрасьте, я ваша тетя? Язык их нынешний едва ли ближе к современному русскому, чем польский или болгарский, а что у нас с ними будет общего кроме языка? Ровным счетом ничего. Мы, современные русские – люди европейской культуры, а она родом отсюда, из Средиземноморья. Для Васькина же, вообще ни разу не русского, а самого натурального испанца – тем более. Так зачем же нам тогда переться хрен знает куда? Чтобы рвать жилы на пахоте весной, корячиться на ремонте хат и землянок летом, надрываться на жатве осенью и мерзнуть зимой? А ведь так там, скорее всего, и будет. В суровом климате скудные урожаи, и для прокорма воина или грамотея там нужно гораздо больше простых землепашцев, чем в теплом и обильном Средиземноморье, в котором мы уже и сейчас устроились неплохо. Конечно, нынешняя иберийская Испания – ну никак не центр средиземноморской цивилизации, и иберы – дикари еще те, но благодаря влиянию финикийцев и греков и на этих не романизированных еще ни разу дикарях уже появился некоторый налетец цивилизованности.
Конечно, еще лучше был бы какой-нибудь культурный центр – большой город с водопроводом, канализацией, общественными банями и частными купальнями, но не все ведь сразу. На жизнь в мегаполисе еще заработать надо, да и гражданство здесь – вопрос не пустяковый. Римское нам едва ли светит, его и их собратья-латиняне все еще не имеют. Латинское, правда, не хуже – плевал я на «дискриминацию» в допуске к выборам римских властей предержащих, но и его получить нелегко. Да и не тот еще центр культуры этот Рим, чтобы туда рваться, хоть и перспективен в отдаленном плане. Афинское гражданство тоже вот так вот запросто не получишь, как и гражданство других греческих полисов, да и не самое лучшее место сейчас та Греция – не без помощи того же Рима, кстати. Гадес же, например, тоже город очень даже неплохой, а в мятежах он не участвует, и репрессии от римлян ему не грозят, да и Тарквинии в нем люди не последние, и с гражданством, надо думать, подсобят. Или, допустим, тот же Сагунт. От погрома войском Ганнибала он уже оправился, вместо убитых и проданных в рабство греков его теперь населяют в основном иберы, так что гражданство там получить полегче, а сам город по культуре так и остался греческим, со всеми вытекающими. И тоже вроде в бунтах с последующими репрессиями не замечен. Вот в таких примерно местах и надо тут пускать корни и остепеняться – всем вместе, держась друг за друга. Ведь мы ближе друг другу, чем любой из аборигенов этого мира – ну, за исключением, возможно – со временем, конечно, – некоторых аборигенок. Вот вроде этой турдетаночки-акселераточки, например. Как подойдет время – надо будет обязательно вот такую же примерно себе и подыскать – симпатичную, умную и здоровую, от которой и дети пойдут такие же, поскольку яблоко от яблони далеко не падает. Млять! Чего это за хрень со мной происходит? Съел я сегодня чего-то не то, что ли? Это ж только вдуматься непредвзято – меня! – и вдруг посещают мысли на предмет «остепениться»…
А означенная акселератка – все равно что мысли мои читает:
– Я слыхала, что ты смог наладить на руднике выплавку черной бронзы. Люди, которые умеют решать трудные проблемы, ценятся у нас очень высоко. Их мало, и если ты добьешься, чтобы твой раб справлялся с этим и без тебя – тебя очень щедро наградят и переведут в Кордубу, и уже не простым воином. А может быть, и в Гадес. Там тоже нужны такие люди. И там живем мы, – и снова она плотненько эдак прижимается ко мне своими округлостями, да еще и плечико разворачивает так, что касается меня и другой выпуклостью, которая у нее помягче плечика…
– Велия, где ты опять пропадаешь?!
– Иду, мама! – вставая, она «случайно» проводит тугой ягодицей по моему плечу и едва заметно улыбается, чертовка!
Начальство наше тоже тем временем хренью всякой не страдало. Допросив с пристрастием мечтающих о легкой смерти пленников, оно развязало им языки и узнало поболе нашего. Староста их деревни – опознанный среди убитых – возглавлял мятежное ополчение своих пейзан и в качестве их вождя – ага, в теории – подчинялся кармонскому Луксинию, одному из вожаков мятежа. На практике же, как и следовало ожидать от этой «партизанской» вольницы, староста действовал по собственному усмотрению, и врагов от друзей, а тем более от нейтралов, отличал весьма произвольным образом. Прекрасно зная цену своему крестьянскому воинству, на настоящих вояк он старался обычно не нападать. Не напал бы, скорее всего, и на нас сегодня, если бы не этот финикиец. Дагон появился у них дней пять назад, приведя с собой пару десятков беглых рудничных рабов – силу более чем скромную и – в военном отношении – ничем не лучшую, чем ополченцы самого старосты. Но сам финикиец оказался в военном деле весьма сведущ и внушил тому изрядное уважение – пару дней назад с его помощью совершили удачный набег на одну из не участвовавших в мятеже деревень близ Кордубы. И теперь, когда Дагон предложил встретить и уничтожить внезапным нападением небольшой воинский отряд, суля ценную добычу и щедрую награду от «очень больших людей» за нескольких пленников, которых он укажет – староста прислушался к его совету.