А группа человек в шесть укрылась в большом деревянном здании, наверняка не жилом, а складском – похоже, что там как раз и была их база. Оттуда снова полетели стрелы и дротики, свалившие двоих наших, и Тордул, рассвирепев, приказал выкурить последних бандитов оттуда огнем – с владельцем склада и его содержимого как-нибудь уж утрясет возникшие разногласия и «досточимый» Ремд. Судя по невзрачности этого деревянного строения, вряд ли там хранится что-то такое очень уж ценное.
Горящие болты, прочертив огненные трассы, влетели в окошки. Пока внутри гасили их, мы всадили новые в стены и крышу. В конце концов огонь весело затрещал, а защитники склада запаниковали. Двое попытались прорваться, но одного уложили мы, другого – копейщики начальника рудника, а пращники быстро набрали побольше камней и принялись методично обстреливать горящий склад ими, не тратя свинца. Там что-то заорали, но крик перешел в сдавленный стон – кажется, главарь весьма радикально пресек «пораженческие настроения» кого-то из своих, и почему-то после некоторых не столь уж давних событий меня это уже не удивляет. Затем оттуда еще разок попробовали проверить нашу бдительность парой стрел и дротиком, но на сей раз все были начеку. Потом, судя по вылетевшему следом крайне неудобному для метания кривому серповидному ножу, у противника кончились нормальные боеприпасы. Прогоревшая крыша склада начала тем временем рушиться, и снова там раздались вопли.
Затем оттуда выскочили трое оставшихся хулиганов – мы перезаряжались и сразу встретить их болтами не могли, а копейщики – городские, не наши – сплоховали. В короткой схватке пало трое из них и двое бандитов, а последний прорвался и побежал у самой горящей стены, обдающей его искрами. Наши выпущенные в него второпях болты миновали его, а он у самого угла на краткий миг обернулся…
– Дагон! – выдохнули мы с нашим ментом, узнав освещенное пожаром лицо финикийца. Рушащаяся стена затрещала, и я не сразу понял, отчего тот вдруг дернулся и едва не выронил окровавленную фалькату. А когда понял – переместился и встал так, чтобы прикрыть охреневшего Хренио от лишних глаз. Точнее – его пистолет.
– Каррамба! Млят! – выругался испанец, когда пошатнувшийся враг скрылся в дыму и темноте.
– Прячь пушку! – напомнил я ему, и не думая попрекать тремя потраченными патронами…
Хотя Дагона так и не нашли ни среди мертвых, ни среди живых – что, учитывая его опыт и сноровку, было не очень-то обнадеживающим признаком, Васкес был все же уверен, что уж одним-то выстрелом точно попал в него и ранил достаточно серьезно. В попадании не сомневался и я, но вот насколько оно серьезное? В том, что он околеет от раны где-нибудь в неизвестном нам укромном месте города, у меня как-то уверенности не было. Живучий, урод, раз ушел! И ведь как-то же он проник в город в далеко не самой простой для этого обстановке!
– С парламентерами Кулхаса под видом одного из их свиты! – разгадал наконец Хренио этот ребус. Но оставались и другие, посложнее. Например, где финикиец взял еще людей, которых у него, по нашим подсчетам, оказалось больше, чем было купленных им на рынке военнопленных. Ведь вольная городская шантрапа никогда не пошла бы на такую акцию, после которой когти надо рвать из Кордубы в темпе вальса и никогда больше в нее не возвращаться. Зачем это городским? Значит, и это тоже наверняка были рабы из тех, которым нечего терять. Раз так – кое-что становилось понятным. Получив свободу, они все равно не собирались оставаться в городе – почему бы и не заслужить ее, славно покуролесив перед уходом с оружием в руках? А торопились они оттого, что нужно было еще успеть выйти к городским воротам и захватить их, дабы уйти беспрепятственно. Но вот кто продал Дагону недостающих рабов? И где он взял такую прорву денег на людей и оружие? На эти загадки у нашего испанского мента разгадок пока не находилось.
Ситуация значительно прояснилась, когда собственное расследование провел «досточтимый» Ремд. У него-то, в отличие от Васькина, были и связи, и осведомители, и личное влияние в городе. Еще утром «досточтимый» выяснил, что еще одна группа рабов, купленная ранее и закованная от греха подальше в цепи, поскольку предназначалась для отправки на рудники, была тоже перекуплена в тот день у их владельца человеком, очень похожим по описанию на неуловимого финикийца. И расплачивался тот серебром, как и с продавцами на рынке. Даже по весу потраченные финикийцем монеты были неподъемны для него, не говоря уж о ценности, и получалось, что раздобыл он их уже в городе. Ну и какой же дурак дал ему такие деньжищи?