Сплю я обычно крепко, и когда меня среди ночи разбудили самым бесцеремонным образом, свое отношение к происходящему я сформулировал тоже в весьма крепких выражениях. А как прикажете выражаться, когда ты мирно спишь, никого не трогаешь, а на тебя вдруг с пронзительным визгом налетает некое растрепанное человекообразное, спотыкается, наворачивается с размаху и при этом ухитряется попасть тебе коленкой по гениталиям? А затем с таким же визгом требует помочь, спасти и вообще «ну сделать же что-нибудь» и матерится при этом похлеще тебя самого! Вы бы на моем месте не перебздели?
Спросонья я не сразу въехал, что эти визжащие человекообразные – наши шалавы… тьфу, прекрасные дамы, поскольку сперва мне требовалось разобраться в двух куда более глобальных вопросах – кто я и где я. А разобравшись – не мог уразуметь, что за хрень заставила наших баб подкинуться как наскипидаренные и ломануться из халабуды наружу… гм… ага, так и знал – прямо сквозь стенку. Чего? Какое в сраку чудовище?
Отдаленный, но мощный и раскатистый рык какого-то хищника прояснил наконец ситуевину. Для волка или рыси чересчур, для медведя… Гм… в теплый сезон медведи вроде миролюбивы… Помозговав, я вдруг заподозрил, кто бы это мог быть, но решил оставить пока свои подозрения при себе – перспектива длительной бабьей истерики не очень-то стыковалась с моим желанием наконец-то выспаться.
2. Милитаризация по-попаданчески
Наше утреннее пробуждение ознаменовалось синхронным урчанием пустых желудков. Почесав полученные за ночь ушибы и комариные укусы, напившись, умывшись и прогулявшись до ветра, мы уперлись в извечный вопрос о хлебе насущном. Собирательство даров леса в виде грибов, ягод и орехов возложили, естественно, на баб, для охраны которых с ними оставлялся Серега. Васкес, обучавшийся в юности на скаута и умевший мастерить силки, отправился вместе с Володей на промысел чего-нибудь посущественнее. На самый крайний случай они предполагали вернуться на морской берег, где Володя снова набраконьерил бы рыбы, но в идеале рассчитывали добыть кролика, а то и парочку. Мне стоило немалого труда уломать их обойтись малым количеством силков. Дело в том, что моток нейлоновой бечевы, который у Володи был в качестве запасного линя для гарпуна, сподвиг меня на наполеоновские планы по нашему вооружению.
Не будь у меня моего мультитула с его кучей прибамбасов, я бы и мечтать не смел об арбалете, и на повестке дня стояли бы простые деревянные луки. Наверняка гораздо худшие, чем у аборигенов, которые свои делают умеючи и всяко не второпях, да и стреляют из них всяко получше нас. Нам же нужно что-то эдакое, чего у аборигенов нет, дабы иметь перед ними хоть какое-то преимущество, а заодно и соответствующий имидж – ведь при неизбежной встрече с туземцами нам будет позарез необходимо выглядеть людьми, достойными дружбы, а не рабского ошейника. Пересчитав мысленно свои оставшиеся патроны к пистолету и не сумев ответить на мой заданный самым невинным тоном вопрос об адресе ближайшего оружейного магазина, наш испанский мент убрал с морды лица саркастическую ухмылку и призадумался. Володя же, сравнивший дальнобойность своего подводного ружья с известной ему дальнобойностью спортивного лука, в восторг от сравнения не пришел и согласился с моими доводами сразу же – правда, сомневаясь в осуществимости проекта.
Мне пришлось разжевать нашим крутым орлам, что делать полноценный классический средневековый арбалет – ага, Левшу лесковского нашли – я не собираюсь. Да и стал он таковым далеко не сразу, а эволюционировал постепенно из примитивной грубятины, изобретенной еще римлянами – правда, уже в позднеимперские времена.
Лук у него был простой деревянный, но тугой, поскольку натягивался обеими руками, а спусковой механизм – штырьковым. И штырь, отжимающий взведенную тетиву вверх до ее срыва с упора, и ось спускового рычага вполне могли быть и деревянными, так что самым сложным было пробуравить в деревяшках достаточно ровные отверстия. Ну-ка, кто там смеялся над моими отверточными насадками? В результате – по принципу «инициатива наказуема исполнением» – я был с ходу произведен в главные оружейники.