— Нечего было к Митьке тянуть её, — хмуро произнёс Прошкин.
— Твоё какое дело? Захотели, и протянули. Можем снова...
— Снова оборву.
— Видишь, какой ты! Вредитель и есть. Да что там вредитель, ещё хуже...
Гришка неожиданно взорвался. Сжал кулаки:
— Давай уж, говори: подонок, негодяй, чмырь болотный, козёл!
С каждым этим словом я могла бы согласиться. Но не я же сказала. Чего взбеленился? И нечего мне приписывать. Я взглянула на корзину:
— Котёнка вот на верёвке спустил. Распорядился! А меня ты спросил, узнал, согласна ли?
— Обожди про котёнка. — Прошкин поднялся со стула и скрылся на балконе.
Ждать чего-то ещё! Бедняга, сидит, как в тюрьме. Я развязала марлю, вытащила Рубика из корзины. Сказала ему:
— Ну и хозяин тебе достался! Может, и правда, будешь жить у меня. Мама поворчит, а потом согласится. Ты ей, рыженький, тоже понравишься. — Я погладила котёнка по гладкой спинке. — Ящик с песком принесу. Молочком стану кормить. Много ведь не выпьешь...
Пока я разговаривала с Рубиком, хозяин его вернулся с балкона, положил на стол две деревянные чурки, а между ними— знакомый мне крюк, только что висевший внизу на верёвке.
— Смотри! — зловеще сказал Гришка.
Я не успела ужаснуться, поднятая рука Прошкина с силой обрушилась на крюк. От удара ребром ладони железная проволока согнулась.
Несколько секунд я молчала. Потом без жалости, без насмешки спросила:
— И что хочешь доказать?
— Что?.. Я думал, поняла. А то: в этой жизни без таких кулаков делать нечего.
— Станешь убивать?
— Ну вот, поняла, называется! Защищаться буду. А кого нужно, и защитить могу...
— Смотрите — спаситель-защитник!
— Эх, Анютка, то ли умная ты, то ли тупая. Ничего, ничего не знаешь... — Гришка убрал со стола чурки, странно выгнутый крюк и положил на подоконник. — Были бы у меня семь лет назад такие кулаки, он бы живым не ушёл, достал бы его... Не видела, как ногой по животу бьют? Он (я — об отце), как свинья, напивался. Выгонит мать ночью, не смотрел —дождь там или мороз. И меня с ней. Бывало, приезжала милиция. Да толку-то! Никакого. Один раз на пятнадцать суток забрали. Так он потом ещё больше озверел. А ведь соседи на площадке знали. Знали, да молчали. Как рыбы. Всего и храбрости — сообщить по телефону в милицию... Соседи. Жильцы. Ненавижу! Трусы, тараканы!
— Но они хоть не вредят, потолки не пачкают, — мрачно напомнила я.
— Я, что ли, вредил? — Гришка резанул меня взглядом. — Просто злился. Чтобы от ящиков своих отлипли. А-а, без пользы. Чихали на пятна, на потолки. Если бы телеки у них разбить или под дверь — тротиловую шашку, вот тогда бы...
— Ну, ты уж придумал — шашку! Террорист.
— А им всё другое до лампочки. Одно на уме: колбаса, шмотки, цены. Бабка Марья померла. Никто будто не знал, что голодала, есть было нечего. Померла, и ладно. Поохали, разошлись. Кто там следующий помирать собрался?
Как ни странно, мысленно я соглашалась с ним. А Прошкин продолжал:
— Всего один человек в подъезде нашёлся...
— Какой человек? — спросила я.
— Который разозлился. Не понимаешь, что ли? Про тебя говорю. За это и уважаю.
Чудеса! Шла к Прошкину ругаться, стыдить, доказывать, а получается — почти одинаково думаем. Конечно, приукрашивает, чтобы героем показаться, защитником. Но всё же... И сказал, что уважает меня. А я?.. Вообще-то, невероятно, что такое говорит. Как поверить?
— Цены, шмотки ругаешь... — Я посмотрела на его голубые, с кармашками и молниями джинсы. — А у самого прикидик... всё фирмовое.
— На свои покупаю, — заметил Гришка.
— Вместе с Юркой моешь машины?
— Что ж отказываться от такой работы — бабки платят клёвые. Бывает, и доллары.
— Да работа ведь грязная, — вспомнились Юркины слова.
— Зато бабки чистые. Недавно Юрку пристроил. Доволен. Теперь он и матери помогает.
— А что это значит: пристроил? — тотчас спросила я с любопытством.
— Не мечтай, — усмехнулся Гришка. — Это не для тебя. И мальчишка не любой сможет. Думаешь, как — взял ведро, тряпку и пошёл мыть? Не получится, быстро отошьют. Ещё и морду начистят.
— Нас тобой не начистят, — сказала я. — Правильно?
Прошкин ощупал твердый край ладони.
— Пока никто не возражал... Ещё и с них вот кое-какие бабки имею.— Он подошел к аквариуму, достал из баночки сухого корма и, сдвинув наверху стекло, насыпал его в плавучий квадрат. Красные, чёрные, полосатые рыбки тотчас устремились туда и, отталкивая друг друга, стали жадно хватать корм. — Проголодались, — сказал рыбий хозяин. — Надо будет за трубочником сходить. Без живого корма мальков не жди.
— А этот малёк у тебя тоже голодный. — Я показала на Рубика, который сидел на полу и не спускал круглых, любопытных глаз с аквариума.
— Утром молока давал... А от меченосцев и петушков он бы не отказался.
— Гриша, — сказала я, — за Рубика, конечно, спасибо. Он мне нравится. Только сначала всё же маму спрошу. Попробую как-нибудь уговорить.
ДЕЛА ИДУТ ПРАВИЛЬНО
Маму я уговорила. Удалось. А начала издалека.
— Мамочка, — сказала я виновато, — ты меня прости, что вчера нагрубила тебе. Это всё характер мой виноват. Ужасный. Надо как-то бороться с собой.
— Ужасный — это, пожалуй, чересчур. — Мама ласково посмотрела на меня и опустилась на стул. — Покормишь? Что-то устала сегодня. Швейная машина задурила. Два раза механика вызывала. Иголка сломалась. Вот и палец немножко задело.
— Ой, правда, перевязан. — Я с тревогой тихонько взяла мамину руку. — Бедный пальчик. Больно было?
— Ничего страшного. Ноготь цел. Заживёт.
— Ты, мамочка, сиди. Я — живо.
Пока на плите грелся борщ, я поставила тарелки, нарезала еб. И вспомнила о Рубике.
— Ты в детстве тоже боролась с недостатками?
— А как же, и в моей биографии были такие эпизоды. Особенно перед очередным Новым годом. Подведу итоги, повздыхаю и даю себе торжественное обещание начать новую жизнь
— И получалось?
— Поначалу записи подробные вела — что и как сделать, в сроки... Но тут воля нужна. А её-то... — Мама развела - С волей было слабовато.
— Вот и у меня так, — огорчённо кивнула я. — Не хватает воли. Злюсь, срываюсь. Самой стыдно. Может, нам котёнка завести? Оказывается, домашние животные очень помогают. Снимают стрессы. Характер у человека лучше становится. Прямо сам себя не узнаёт. Особенно кошки полезные. Они такие удивительные, загадочные...
— Ох, вижу, вижу, Анюта, — вздохнула мама. — Известная песня. Какого хоть цвета он? Беленький, рыжий?
— Правильно, головка у него рыжая. И спинка, и хвостик рыжие. А лапки белые-белые. Он ещё маленький. И до того хороший! Игрун, усатик, песни поёт. Глаза... Ты в глаза его посмотришь, и сразу полюбишь.
— Сейчас вернусь.
— Вот чего и боюсь. — Мама поглядела на забинтованный палец, опять вздохнула. Я понимала её сомнения. Хорошо понимала. Но она же не видела круглых, зеленоватых, доверчивых глаз Рубика. Интересно, а что она скажет на это?..
— Обожди минутку. — Я вышла из кухни.
На чистом тетрадном листе я старательно крупными буквами написала:
«Очень торжественное обещание!
Ваше Величество! Как самая законопослушная Ваша подданная, я торжественно обещаю все хлопоты и расходы на содержаниекотёнка по имени Рубик взять на себя».
И вывела своё высокое звание и подпись: