Всё, что у нас есть…
Лук месяца натянут, но направлен долу, ущерба не несёт. Вокруг – следы его промахов и попаданий в цель, – звёзды и туманности. Всё, над чем старается месяц – для благозвучия гармонии40, любое, что делается человеком, происходит из стремления познать истину или миновать осведомлённости, бежать от неё, как можно скорее и дальше. Обратись он к ней лицом, не было бы нужды в обретении непорядка смятения, и освободилось бы бытие для воспевания и созерцания дара правды, блага любви. Но так сложно пробиться сквозь дебри собственного невежества и косности, недоверия… недостатка веры. Даже вооружившись устремлением и надеждой, как побороть страх?
Солнце обжигает и сушит горшки, всё из той же глины. Человечество в веках наполняет их слезами и болью, не понимая, – удержать себя как. Не учась, не научившись, не умея того. И замирают ненадолго солнечным бликом на поверхности воды, в той же степени неуловимым и беспечным, как он, столь же вечным и прекрасным, как всё, что вмещает наш разум41, минуя рассудок42 и страх. А про что он? Да неужто же надо всё произносить вслух?!
Лук месяца натянут, стрелы его точны через раз. Ну и пусть, пусть так. Это всё, что у нас есть… пока.
Бульварный романъ
Неким тёплым летним вечером, на веранде загородного дома, изящная немолодая женщина, с грустной улыбкой зажигала свечи на именинном пироге. По одному лишь виду сложно было предположить, кто она такова. Появление на пороге властной, дорого одетой особы, было встречено ею спокойно, но почтительно.
– Няня, мы с супругом посоветовались, и решили отказать вам от места. Ваши услуги больше не потребуются.
Слегка запрокинув голову к небу, чтобы не испортить излившимися внезапно слезами кремовые надписи на пироге, няня увидела, тонкую рыхлую линию облака. То таяло, словно мокрый снег, упавший на тёплую землю, и шаталось из стороны в сторону, будто зацепившаяся за водоросли, застиранная течением реки лента. Так жизнь раскачивала её в очередной раз, прежде чем вырвать из знакомой обстановки, лишить привычного распорядка, но, самое главное, – близости к детям, которым успела полюбить всем сердцем.
Не оборачиваясь, чтобы не выказать слёз, няня прошептала:
– Сколько у меня есть времени, чтобы собрать вещи?
Хозяйка попыталась поджать преувеличенные «для красоты» губы, и капризно, отчасти брезгливо протянула:
– Милочка, вас не должно быть у нас в доме к утру. Когда дети проснуться…
– А кто их разбудит? – Спохватилась вдруг няня. – Вы же не поднимаетесь раньше полудня!! – Почти дерзко добавила она.
– Теперь это не ваша забота. И учтите, если вы теперь выйдете к детям с кислым лицом, или сообщите им о своём уходе, про рекомендации можете забыть.
– А что вы скажете им? Как объясните?
– Я – мать! Как прикажу, так и будет. Не пройдёт недели, и они позабудут про вас!
– Но… почему? В чём моя вина? Скажите, хотя бы это. – Попросила няня, немного совладав с собой.
Хозяйка, нахмурилась своему искажённому кофейником отражению, но всё же снизошла до объяснений:
– Вы дурно влияете на детей. Вчера вечером, когда мы были в гостях, мои мальчики сами, я подчёркиваю это, – сами взялись надевать свои пальто. В нашем кругу это неприемлемо.
Десять свечей на пироге, по числу исполнившихся мальчишкам лет, шевелили пламенем, как горячими пальчиками. Задорно встряхнув химическими кудряшками, няня водрузила на лице улыбку:
– Не беспокойтесь, я слишком люблю ваших детей, чтобы испортить им такой день. Да, и вот ещё что, – обратилась она к уже бывшей хозяйке, – прошу вас дать распоряжение шофёру отвезти меня до автобуса. Я не так молода, чтобы идти с вещами пешком.
На следующее утро, в зале ожидания ближайшей автостанции можно было заметить грустную, подчёркнуто аккуратно одетую женщину, расположившуюся подле своих чемоданов. Короткие поля её шляпки не скрывали кроткого, но тем не менее решительного выражения лица. Когда было объявлено о прибытии рейса, молодой мужчина, сидевший на скамье неподалёку, вызвался помочь с багажом, он же оказался и соседом по автобусу. Отчасти из вежливости, но больше по необходимости выговориться, женщина поведала попутчику свою историю, которую невольно подслушали и мы.
– Много лет тому назад я полюбила прекрасного человека. Уже в то время я была немолода и некрасива, но мой возлюбленный, узнав о беременности, предоставил мне и будущему ребёнку свою фамилию, по доброте и в качестве покровительства, оберегая от злых языков.
Наш брак был недолог, но удивителен. Я неумело и увлечённо занималась домашним хозяйством, а муж служил в железнодорожном ведомстве. Казалось, до нашей с ним встречи судьба проверяла меня на прочность, и только убедившись в том, что я достойна, решила осыпать счастьем. Беременность раскрасила меня, как контуры бледной картинки в детском альбоме. Я гляделась на себя в зеркало, и не узнавала. Мои щёки порозовели, глаза сделались ярче, губы полнее… В несколько недель я обрела всё, что высмеивала и чему тайно завидовала, обнаруживая в других девицах. Смешно сказать, но рассудок, коим так гордилась прежде, оставил меня, так что я довольно заметно поглупела, и подчас не могла сложить простых чисел, подсчитывая домашние расходы. Мужа трогали и забавляли эти перемены. Он стал с большим удовольствием проводить время подле, и кажется даже понемногу начинал влюбляться. Уверена, он полюбил бы меня однажды, но трамвай, сошедший с рельс на повороте, в квартале от дома, помешал нашему будущему.