… Барынька… В валенках, шерстяной красной юбке…
– Но гайнО47?!
– А, чуть не забыл. Так зовётся беличье гнездо, а которое из дюжины, про то нам и не узнать.
Забытое… старое…
Сдобный рождественский кулич земли щедро посыпан сахарной пудрой первого снега. Как всё новое, он радует, пока не наскучит, сделавшись навязчивою привычкой. Его чистый свет приятно тревожит взгляд, навевает воспоминания, которых не уловить. Кажется только, что сжатые щёпотью мороза шарики снега на сосне, будто хлопья ваты, которыми некогда бабушка щедро украшала новогоднюю ель. Она любила и Сочельник, и Новый год, а когда не стало сил, чтобы принести целое, хоть и небольшое деревце, просила отдать ей несколько ненужных отломанных ветвей. Не боясь испортить пальто смолой, шла домой, с мечтательной улыбкой прижимая пахучий букет к себе, вдыхая аромат того времени, где она так мила и мала, ещё жив отец, а рядом сестрички, недавно рождённый брат, да без памяти влюблённая в мужа, счастливая мама.
С пушистой пряжей снежной пыли, снуёт синица промеж ветвей, прилежно тачает рассвет, но ткань его тончает и рвётся. Растянутая пяльцами дня, в самом деле она простирается на всю жизнь, и не может сдержать всего, чему надлежит произойти.
Конфетти снежинок, лёгкие брызги предвкушения чего-то необыкновенного… Уцепившись за мохнатую лапу сосны, раскачивается вслед порывам ветра ключ от безымянной входной двери, со слегка облупившимся загаром коричневой краски и лёгкой сумой почтового ящика на спине. Новогодней игрушкой, раскачивая качели прочной верёвочки, висит ключ на праздничной ветке. То – чьё-то трогательное проявление заботы кого-то неведомого, о ком-то несовершенном, совершенно незнакомом ему. И когда спохватятся о потере, то смогут отыскать, если вернутся к этому дереву, вблизи которого стояли с тем, кто заставил забыть обо всём на свете: о ключах, кривотолках и времени…
Не овладев вполне во век понятными сердцу жестами проявлений человечности и любви, мы ищем иные, в одночасье и по-своему истолкованные. Хорошо, если, в погоне за новым, обретаем хорошо забытое старое, в противном случае, мы перестаём быть настоящими, прекращаем быть людьми.
День был не из лёгких
Сколько себя помню, высоты боюсь панически. Деревянный бум у песочницы, крыльцо, плечи отца или земля из окна самолёта, любое из перечисленного – причина безотчётного ужаса. Голова делается тяжёлой, шея ломкой…
– Стыдись! Ты должна преодолеть себя! – Гневается на меня мать, подводя к деревянному брёвнышку бума на детской площадке.
Я плачу от страха, горько и безутешно, и это чуть ли не первое воспоминание детства.
Мой день был не из лёгких, так как решилась, наконец, и готовлюсь к первому прыжку. В клубе давно никого нет, а я всё рассовываю девять метров строп парашюта по резиновым петлям. Заправляю купол в чехол, закрепляю шпилькой… Раз за разом. Не люблю случайностей. Смеюсь себе под нос: «Закрепляет она! Чекинишь шпилькой, салага!» Уложить кое-как сам купол, напугав новичка – обычное дело, но струны строп должны выскальзывать одна за другой, гладко, как по маслу, равномерно и без рывков. Не раскройся парашют в небе, его ещё можно попробовать подтянуть к себе и отбросить в сторону, есть шанс, что он зачерпнёт горсть неба, наполнится, а вот если запутаются стропы… Стропорез вам в помощь и запасной парашют, коли не запаникуешь или не проворонишь самонадеянно тот предел, ниже которого лишь пролететь камнем, да лбом оземь.
Смотреть на часы было недосуг, и поздний вечер не заметно для себя скатился в обморок ночи. Я заторопилась домой и почти бегу, подставляя правый бок неласковым шлепкам февральского ветра. Позёмка пытается перемешать пласты снега с притаившимся под ним слоем асфальта, и, чтобы не позволить ветру управлять собой, приходится идти, сильно наклонившись вперёд.
Почти у входной двери сталкиваюсь с матерью:
– Ты пьяная.
– С чего это?
– Я смотрела в окно, ты шаталась.
– Там ветер…
– А почему так поздно?
– Потому что.
– Где шлялась, спрашиваю?!
– Мне не шестнадцать…
– Пока ты живёшь с нами под одной крышей, изволь являться в двадцать один – ноль-ноль!
– Слушай! Мне уже двадцать восемь!
– Это роли не играет! Отвечай на поставленный вопрос – где ты была так поздно?!
– Занималась.
– Не смей врать!
– Зачем мне это?
– Ты – хроническая, бессовестная лгунья!
– Ну, что ж ты взъелась? Я спать хочу…
– Вон отсюда! Иди туда, где тебя продержали допоздна! Вон!