Бобыли. Из неудачников. Кто и хабара не взял, и здоровье утратил.
— Меня-то и прежде родичи не сильно праздновали. А теперя-то… с одним глазом и вооще…
Тяжелобольные. Кого их соратники решили оставить. Таких — очень мало. И везти человека в лодке не такой напряг, как в телеге, и я сам… нарваться сейчас на вспышку инфекции…
Умственно отсталые, деревенские дурачки, придурки…
— Слышь, воевода, вон, этот хочет у тебя остаться.
Стоит это… оно… глазками хлопает, два слова связать не может. Кивает. Потому что старший сказал: «Останься». Сказал, потому что хабар ещё не делили. Придёт Владимирский городовой полк ко Владимиру, чем меньше голов — тем каждая доля в добыче весомее.
Был у меня мастер по полезному применению психов и придурков. Мастерица. Как Любава Фофаню вываживала… Там где-то, возле полчища, в канавах засыпанных лежит. О-ох…
А брать — надо. Как было замечено Кантом, счастье государств растет вместе с несчастием людей. Видимо, нечто подобное можно сказать и о психическом здоровье: ненормальные подданные суть опора любой нормальной державы. Поэтому, как увидишь иностранца с умственным подвывихом, знай — перед тобой сын великого народа.
— Ну, пасынок полка, сейчас станешь сыном народа. Хватай мешки и тащи на гору. Будешь хорошо хватать и таскать — отцом сделаю.
Совершенно асоциальные типы.
— Обрыдло мне род людской видеть и слышать. В мерзости и грехах ежедневных и ежечасных обретаетесь. Гореть всем вам в пещах огненных. Уйду я от вас от всех за-ради души своей спасения. Воевода, вели для божьего человека келейку в лесу построить.
— Да не вопрос! Хабар свой — сдай приказчику, сам — в баню, на помывку да пострижку. Берёшь топор и во-он туда. За четыре версты. Там роняешь дерева. А мы из них после — тебе келейку сметаем.
Ещё: речная шпанка всех мастей и оттенков. Вру: не всех. Настоящих матёрых вожаков, которых в следующих столетиях на Волге атаманами звать будут — пока нет. Под боярами ходить, в хоругвях на задних лапках бегать… не их уровень. Да и не могут они — масштаб другой, их за версту видать.
А вот всякая шелупонь, мелочь приблатнённая…
— Слышь, ты, воевода! Гы-гы-гы… ещё молоко на губах… У тя, грят, с Янина халаты парчовые. На шо они те тута? Гля, озям у меня. Ток на локотках заплаты. Давай махнём, давай, тащи.
— Ноготок, десять плетей. Можешь инструмент перепутать.
— Шо?! Мужики! Наших бьют!
Это уже не хоругвь — лодка, в ней восемь русских мужиков и баба-мордовка.
Хоругви ведут бояре. Не то, чтобы они сильно умнее шишей, но интересы у них другие. Им хочется до дому, до вотчины. И они в курсе приязни Андрея ко мне.
А это — «ошмётки». Были, видимо, «охотники». Оторвались от своего стяга, надумали сами «походить». Судя по полонянке — успешно. Ещё не разбойники, но уже близко. Мародёры, «санитары леса». Про мои выкрутасы в походе наверняка слыхали. Но вот прямо тут — их больше. Вот и… хорохорятся.
Бережок, пляжок… На пару сотен метров вокруг — только эти. Мои — лес валяют, землю копают, рыбу ловят. Трое нас: я, Сухан и Ноготок. Против восьми. Как это всё… скучно.
— Ноготок, крикун не нужен.
Уже семеро. Которые кидаются на нас, визжа и размахивая топорами. Два группы проходят сквозь друг друга, как растопыренные пальцы рук. Четверо корчатся на песке. Двое — моих, двое — Сухана с его топорами мельницей. Виноват, уже пятеро — Ноготок, оставшийся на прежнем месте, подобрал секиру и врубил дурню по ногам. Одна отвалилась.
Один из уцелевших вдруг начинает страшно кричать, корчит рожи, дёргается всем телом и, завывая, кидается к лодке. Следом пролетает топор. Метать боевые топоры на поражение — обязательный навык святорусского воина. У ирокезов или гуронов, к примеру — аналогично. А вот плотницкие топоры — так не летают.
Последний, невеликий мужикашка, нервно трясёт своим топором, не отрывая взгляда от второго, опущенного к ноге топора Сухана — с него на песок капают мозги его товарищей. Лицо его начинает кривиться, он тихонько воет и опускается на колени. Втыкается лбом в песок и продолжает чуть слышно ныть сквозь зажёванную бородёнку. Потом, видимо вспомнив, так и не отрывая лба от песка — так страшно, что и взглянуть неможно, «пришла злая смертушка неминучая» — отбрасывает в сторону топор, развязывает под брюхом пояс с ножнами, тоже откидывает в сторону.
— Вожжи — гнилые. И сапоги… гнильё голимое. Нахрена они с собой тащили?
Синхронность исчезновения опасности и появления Николая, ставит передо мной мировоззренческий вопрос: а не превосходит ли скорость распространения коммерческой информации — скорость света?