Вот с такими мыслями протолклись мы с Терентием целый день по полчищу и окрестностям да и заночевали там, на «Гребешке» в балагане.
Ещё затемно я поднялся. Прошёл по «полю битвы», вспоминая как мы тут… стояли, боялись, бились… Вышел к краю речного обрыва. Простор. Простор Заволжья, простор Заочья. Огромный светлеющий купол неба. Над «Святой Русью». Над — «не-Русью». Над миром. Над моим миром.
Вот стоит над обрывом «Лютый Зверь». Нашёл-таки место для своего логова. Присосался, пришипился, окапывается, укореняется. Стоит и оглядывает окрестности. Места и народы. Соседей. Вон там, на восток, Мордва. А по ту сторону Волги — Мари. А дальше там… Булгар и Саксин, Иран и Туран… Справа — Ока. Князьки русские. Со своими раздорами да крамолами. За ними — Степь. Степь Великая, Степь широкая. Дальше… Царьград, Иерусалим… Там и знать не знают, и слыхом не слыхивали. О том, что встал на Окской Стрелке Ванька-лысый. Ну, это мы поправим. Я не про лысину.
За моей спиной — Святая Русь. Главная беда, главная забота. Не потому что хуже других, потому что — мне больнее. С бездорожьем и раздорами, с неустроенностью и суевериями. С тысячами детей, мрущих в душегубках, которые называют здесь жильём.
Потерпите малость, деточки. Не помирайте. Уж не долго терпеть-то осталося. Пришёл, пришёл на Русь «Зверь Лютый». Не на крокодиле скачущий, не с волками бегущими. Страшнее: видящий, думающий. Иное — видящий, иначе — думающий. Вот где страх-то да ужас — в иначести!
Алеет восток. Ещё солнца нет, но оттенки красного по краю горизонта уже пляшут. Прямо на полянке над обрывом я опустился на колени и встретил восход.
Солнце… выпирало из-за горизонта. Большое, огромное, красное. Оно долго тужилось там, за далёкими зубчатыми лесами, ворочалось, уже и корона его видна стала. А само — никак. Не могло, не вылезало. И вдруг — прорвалось. Попёрло, полезло. Заливая всё своим светом, прогоняя туман над речной долиной, высвечивая частокол деревьев от самого горизонта. Оно лезло, всё быстрее, всё выше. Наконец, оторвалось от земли. Сразу пошло вверх, уменьшаясь в размере, меняя красное на жёлтое, жаркое, яркое. Тёплые лучи грели лицо. Вот я и дома. Вот я и дошёл. До дома моего.
Четыре года назад так же, на коленях, я встречал восход на крыше Рябиновского недостроя. Сходно вылезало из-за горизонта солнца, также казалось мне: «вот мой дом».
Ошибся. Не осилил. «Если совершишь ошибку — лучше сразу рассмеяться» — древняя китайская мудрость. Смеюсь.
И прошу прощения. «Прости народ русский, что…». Что четыре года ломился не в ту дверь.
«Самое страшное — потеря темпа».
Только… неправда это. «Не сеяно — не растёт». Здесь — не темп, здесь — трек. Путь, дорога. Дорога моей жизни. Стань. Стань из глупого — умным, из испуганного — смелым, из бездельного — умелым. Пройди последовательность превращений. Вылупляйся. Из колыбели.
«Земля — колыбель человечества. Но нельзя всю жизнь прожить в колыбели».
Моя колыбель там, на Угре, в Рябиновке, в Пердуновке. Там, из бессмысленного, бестолкового, перепуганного попандопулы я стал «человеком разумным». «Зверем Лютым».
Я стал — другим, а цели — остались. Как в математике: «Ещё раз. И — лучше». «Построить дом, посадить дерево…».
«Лучшее время, чтобы посадить дерево, было двадцать лет назад. Следующее лучшее время — сегодня».
«Сегодня» — пришло.