А я… я… я офигел и захлебнулся.
Захлебнулся собственной душой.
Чуть не помер. От реальности невозможного.
Этого не может быть… Но вот оно есть!
Глава 333
Хорошо, что я сразу предпринял меры безопасности: выпрямился и отодвинулся от костра с кипящим котлом на пару шагов в сторону.
Отрок, отшвырнув в сторону шапку и сдёрнутую вместе с ней бандану, отчего русая коса на голове развернулась, рухнула во всю длину и мотнулась из стороны в сторону, радостно визжа, метнулся мне на грудь.
О-ох… Прошлый раз, когда она так сделала… я радовался, что она не метательница молота. Поскольку, если бы метательница, вместе со своим молотом, так метнулась бы ко мне на грудь, то я бы даже и собственные внутренности метнуть никуда не смог бы.
И не надо. И не вспомнил бы! О внутренностях. На радостях. От счастья. Это ж — она!
Сколько ж прошло? Четыре года? С тех пор как она ко мне в Пердуновке на покосе так прибежала. Конечно, я с тех пор вырос и силушки поднабрался. Так и она… Подросла, похорошела. Потяжелела. О-хо-хо…
Можно было уклониться от этого накинувшегося на мою шею живого лассо. Но так — неправильно. Мужчина должен грудью принимать удары судьбы. Особенно, когда они визжат от счастья. От счастья нежданной… и долгожданной… встречи. И упорно пытаются задушить, одновременно пережимая кровообращение на уровне шеи руками (О! А я и не знал, что она уже такая сильная! Так же и задушить…) и на уровне поясницы ногами, приложив для начала коленкой в солнечное (Твою ж…! Аналогично).
Да, это была она. «Подорожник для души». Для моей души. Любава. Любавушка…
За прошедшие годы она как-то незаметно — или именно за эту зиму…? — выросла. Выросла в девушку. Расцвела. Но ещё… не распустилась. Ещё не цветок, но уже не завязь. Вся такая… Совсем вся знакомая. И уже другая. Даже смотреть боязно. Что неловким взглядом — что-то… испортишь.
Громче стала. Очень громче: Любава восторженно визжала прямо мне в ухо. Вопит — как всегда. Но — сильнее. Звон — по всей черепной коробке. Будто поленом по голове приложили. И продолжают… прикладывать. Среди визга и воплей проскакивали отдельные распознаваемые словосочетания: «…а он меня…», «…а я ему и говорю…», «… тут они как схватили, как потащили….», «… платье-то совсем в клочки…», «… и мы поехали…», «… он меня в лодку взял и даже не лапал. Почти».
Знакомо. Как мне это знакомо… Слова, голос… Родное.
Постепенно визг и лепет несколько снизили громкость и частотность, возникли паузы. Разборчивых слов не стало больше, но звон в ушах начал несколько уплывать. Наступила тишина. Не от глухоты в результате контузии многократным ультразвуковым ударом, а в связи с исчерпанием. Я, наконец-то, сумел вытащить голову девушки из моей ушной раковины. Голова была красной и продолжала краснеть, не поднимая глаз.
Когда эта… сопливка взгромоздилась на… ну, назовём это несколько нескромно — на мой обнажённый торс, едва прикрытый запасными подштанниками снизу и моей косынкой сверху, то я, естественно, подхватил её. За… и это уже не будет сильным преувеличением — за задницу. То есть, она, конечно, в мужской одежде, в каком-то… озяме нараспашку. Но когда так прыгают… с ногами на грудь… а хват у меня… инстинктивный… Под-хват. Под верхнюю одежду. Понятно, что под озямом у неё там — штаны. Ладонью чувствую: тонкие полотняные. Сквозь которые всё… имеющееся… ощущается даже без пальце- и тело-движений… А уж если чуть сжать… полные горсти… очень приятных… ощущений.
И сверху… озям-то расстёгнут. Под ним — рубаха. Тоже — тонкая и полотняная. Под которой — как это здесь принято, ничего. И этим «ничем» она старательно вжимается в меня. По всей линии… Точнее — по всей площади соприкосновения.
Женщины под одеждой голые. А вы не знали?! — Подтверждаю. Все. Знакомые — особенно. Особенно — близко знакомые. И это — радует.
Глядя на её наливающуюся красным мордашку, понял, что она поняла. И что я понял, что она поняла — тоже.
Я уже говорил, что для меня тактильные ощущения составляют немалую часть восприятия мира? А тактильный контакт у нас тут плотненький, чуть меньше, чем у шеи повешенного с верёвкой.
Сначала до неё дошло — что-то не так. Потом — что именно «не так». Она замолчала и начала краснеть. Примерно, как Чеширский Кот в ходе его знаменитого диалога с Алисой:
«— Сэр Кот, а что это там, в кустах? — спросила Алиса у Чеширского Кота, когда они прогуливались по дорожкам королевского парка.
— Э… Там — чудеса. — Мечтательно ответил Кот.