Выбрать главу

И Прохор Силыч всю дорогу хлопотал, чтобы кому-нибудь в вагоне как-либо тесно от него не было. Особливо он беспокоился о матерях с детьми.

-- Детку-то, малюточку, сюда вот, уложите, поместите поудобнее, -- уступал свое место Силыч.-- Дите малое, поди, первый раз из дому, среди чужих людей. Пусть ему лучше всех будет. Пусть не думает с детства, что людей бояться надо.

Глядя на доброго старика, и другие нас пассажиры были приветливее и уступчивее друг с другом: как-то неловко было "собачиться" при нем из-за мест.

* * *

Так тихо, мирно старый пономарь на восьмые сутки доехал до города, где жил "сынок Ваня", ныне преосвященный Иоаким. Вышел он с котомкой из вагона и стал расспрашивать, как ему пройти к владычному дому. Подскочили извозчики и стали наперерыв кричать:

-- Пожалуйте! Полтинник, шестьдесят, пятьдесят.

Прохор Силыч растерялся: Полтинник за проезд по городу? У нас мужик за целый рабочий день на своих харчах получает сорок копеек.

Старик надел котомку на плечи и пошел пешком.

Архиерейский дом стоял на большой ой площади, и у него было трое дверей: передние -- парадные и двое дверей по углам. У среднего входа, сквозь большие стеклянные двери, виден был важный швейцар в ливрее.

Прохор Силыч подошел к нему с вопросом, как пройти к преосвященному. Швейцар, привыкший впускать в парадные двери только чиновных особ (потому, все духовенство, даже и городское, ходило к владыке боковыми дверями), поморщился на старика с котомкой:

-- Не туда, старик, зашел.

-- Мне к владыке.

-- Ну, да. К нам в дом, так, конечно, к владыке, а не к губернатору, -- грубо выговаривал швейцар. -- Только в канцелярию ход -- вот, налево, с угла. Туда проходи. Только сейчас еще рано, десятый час. Секретарь принимает с одиннадцати.

-- Да мне не к секретарю, мне к самому владыке.

-- Владыка сам таких не принимает: некогда ему. Ты кто такой?

-- Я? -- опешил от резкой встречи Прохор Силыч. -- Я заштатный пономарь из Заполья.

-- Не велика птица. Пономарь, а прешь прямо к владыке.

-- Да я не по делу, я в гости. Он звал меня: сын, т.е. мой, преосвященный Иоаким звал меня.

-- Папашенька владыки? -- вскинулся вдруг швейцар, подхватив котомку из рук Силыча. -- Господи, вот гость-то! А владыки-то нет. В отъезде они, по епархии изволят ездить. Да вы пожалуйте: они скоро, надо полагать, будут обратно. Давненько уже его преосвященство выехали в объезд. Старатель они у нас. Все хлопочут, все хотят как ни на есть лучше. И за всем все сами смотрят.

Прохора Силыча провели в архиерейские покои, и старый пономарь шел еле дыша.

-- Так вот они, владычные покои, где и в передней было жутко сидеть!

Силыч шел по невиданному им паркету и боялся подымать ноги.

-- Комнат-то, комнат! -- простодушно удивлялся он вслух на ходу. -- И все это занимает его преосвященство? Один? Господи, да тут заблудиться можно. Сынку-то, Ване... его преосвященству, -- спохватился старик, -- после нашей запольской хибарки, поди и пусто тут.

Прохор Силыч вспомнил жалобы дорожных спутников на "тесноту" жизни и невольно улыбнулся, подумав:

-- Тут, вот, не будет тесно.

Старика служки устроили в комнате рядом со спальней владыки. Сейчас же явился секретарь канцелярии, иеромонах-эконом и наперерыв старались угодить Силычу. Расспрашивали, что он кушает, в какие часы прикажет подавать и нет ли у него любимых сортов вина и водок. Старый пономарь даже вспотел от всех этих заботь и попечений и был очень рад, когда ему сказали, что получена телеграмма, сообщающая о приезде владыки на завтра домой.

Был очень рад и преосвященный Иоаким, что ему сообщили о приезде отца: можно было под удобным предлогом раньше намеченного времени прекратить объезд, который ему на этот раз причинил особенно много огорчения.

* * *

Преосвященный Иоаким все более и более раздражался из-за неустройства епархии. Как он ни писал циркуляры, как строго ни следил за исполнением их, как ни вникал во все, -- ничего не выходило. Дело не делалось, циркуляры оставались истыми словами, получалась одна взаимная досада. Все предписания и предначинания владыки в подведомственном ему духовенстве встречали молчаливый, но, тем не менее, самый твердый, стойкий отпор.

Предписал он, например, по всей епархии неупустительно говорить проповеди и вести беседы с народом по всем воскресным и праздничным дням. Ничего не вышло. Редко где, в одном месте из десяти, исполняли циркуляр, да и то не дело делали, а повинность отбывали. В большинстве же случаев циркуляр получили, в прочтении его расписались и на том и успокоились, о проповеди и не подумали.