«Архивная мышь, успешно проскочив Аргонат…»
Э. Ц.
Архивная мышь, успешно проскочив Аргонат,избавившись от счетных, а также несчетных бед,все равно каждый раз роняет очки в шпинат,а шпинат на паркет,вспоминая солнечный мармелад и тетушку Ганимед.Она, конечно, делала, что могла – шуршала,летала по кухне так, что посударазбегалась к Чуковскому, плача и дребезжа,предупреждала,что герои в лаборатории являются признаком мятежа,да, не только здесь, да, повсюду.Она читала.И когда революция арестовала источник зла,заявила: теперь все пойдет на лад —с цветами и цирком – и совсем по-другому,мышь, как обычно, архивной памятью всё правильно поняла —и ушла из дому.Да, сбежала в первое попавшееся бытиё,чтобы помнить людей, пока они живы, и историю – пока не закрыта,потому что с тех пор, как эта девица —невоспитанная, в 1865 – затопила её жильё,мышь запомнила тот поворот сюжета, за которым не остается быта.Так что, затариваясь крекерами в хоббичьей уютной норе,слушая краем уха про поход на дракона,мышь автоматически отмечает дату на календаре,потому что и здесь закончилось время оно.А тот, седой, похожий на доктора,тоже всё с фейерверками,бросит взгляд на её заплечный мешок,и скажет: «Да всё у них хорошо,не горюй, возвращайся, там всё в порядке,мармелад – апельсиновый,небо – синее,воздух – блестит как паучий шелк,я покажу, как выбраться по закладке.Понимаешь, у нас другое небо и другая земля,та самая, что видна сквозь облако, лист и дыру в заборе,здесь – по договору – никогда не бывает горяни от плебейской республики по цеховой раскладке,ни от коммунизма, ни от возвращения короля».
«Место рядом с водителем…»
Место рядом с водителем – место не смертника, а стрелка и проводника.Навигатор читает землю, помнит маршрут, экономит нервы,и когда в лобовом стекле проявляется неожиданная река,он выходит первым.Остается радуга, – давний дорожный знак, семислойный завет:никаких потопов, комет, гроза пройдет стороною.И поверхностное натяжение очень быстро заращивает просветза его спиною.
– Скорость – восемьдесят, тяготенье вполне земное,наведи меня, поговори со мною.
«Светофор на углу превратился в орла…»
Светофор на углу превратился в орла —перья, когти, солома, селитра, смола…ни на дачу сгонять, ни с друзьями в футбол,если клеится каждый орел.
А в метро розовеет уральская медь,и ситро в голове не стесняется петь,и в сплетенье трамвайных вайфайных путейпролетает титан Прометей,
Там огонь доставляет домой поездаи тебе не под силу пробиться туда,и с плакатов создатели бед и побед —Ганимед, говорят, Ганимед.
Но растет как река у корней языката таблетка, монетка, жетон ездока,что оплатит дорогу на город, на свет,в мир, в котором бессмертия нет.
«На прибрежной тропе, где церковный звон…»
На прибрежной тропе, где церковный звонне достает за черту маслин,за вторым поворотом Наполеонповстречал девчонку из нефилим.Она была как дождь проливной,как солнце в степи, как предзимний дым,была пожаром, плыла волной,стояла стеклом, числом и стеной,и облаком над горящей сосной —а он сказал ей – «Пойдем со мной»,и, конечно, она полетела с нимдо южных морей, до конца, дотла,пока над дорогой гудит прибойи есть кому повторить «Возьми».А вот войной она не была,война случилась сама собой,как оно бывает между людьми.
«Об отечественных филологических школах…»
Об отечественных филологических школах когда-нибудь снимут приключенческое кино,сериал в китайском костюмном стиле: с хронологией в клочья и страстями по росту,где одни собирают броневики, другие вставляют статьи и спектакли в каждое подвернувшееся окно,а третьи увозят библиотеки по горящему мосту,даже раньше, все еще здесь, и живы, все впервые, все на передовой,язык и реальность послушно гнутся, часы задумчиво бьют пятнадцать,двадцатый век, материал и убийца, висит как фонема над головой —не желает стать звуком и начинаться, но не в силах не начинаться,ибо те, кем в «Яблочке» кормят рыбу, предопределены рифмой второй строки,а те, кто кормит, без исключенья вышли из гоголевской шинели,пока курско-орловский говор рвется в литературные языкии намерен актуализоваться посредством всех, что покуда не околели,а вдали плывет Петербург, подобный черной реке и поэтажно горящему кораблю,а я смотрю и не сплю, не сплю – и не сплю, пока Поливановидет на свидание в тюрьму к научному руководителю, бывшему иерусалимскому королю,и не знает, что он и сам – система транслитерации,отдел Коминтерна и безнадежно мертвый герой романа.