— Да.
По-другому быть не может.
— Но вы ее не заметили?
— Нет.
Это не так.
— Ну или я заметила, я увидела велосипед, что-то красное, но уже было поздно. Я поздно затормозила.
Эхо удара непрерывно звучит в голове.
— Я закричала. Я помню, что я закричала. А потом затормозила.
Полицейский пишет в блокноте.
— Вы спешили?
— Нет, совсем.
— С какой скоростью вы ехали? Там довольно крутой поворот.
— Я не смотрела на… на…
— Спидометр?
— Не знаю.
Под блузкой стекает холодный пот. Я будто покидаю собственное тело, взмываю к потолку и оттуда наблюдаю за происходящим. Сидит и отвечает на вопросы полицейского совсем другой человек.
— Я не понимаю. Как я могла на нее наехать?
Полицейский снова записывает. Я пытаюсь дышать спокойнее, но при каждом вдохе в груди жжет.
— Ваш сын, Фабиан, тоже был в машине?
— Да.
— Сколько ему лет?
— Пятнадцать.
Полицейский записывает, покачивая головой. Я думаю, чтó говорить о Фабиане.
— Вам же не обязательно беседовать и с ним? Я не уверена, что он это выдержит. У него шок.
— В этом нет необходимости, — уверяет полицейский.
Я закрываю глаза и снова вижу перед собой Бьянку на велосипеде, слышу визг тормозов и удар.
— А вдруг она…
Все во мне кричит от страха.
— Послушайте… — начинает полицейский.
— Это я виновата, — всхлипываю я.
— Иногда случаются страшные вещи, в которых не виноват никто, — произносит он.
Не уверена, что он в это верит.
— Мы можем пойти домой?
Он поднимает голову:
— Еще несколько вопросов. Выдержите?
Киваю. Лучше сразу покончить с этим.
— Какие у вас отношения с Бьянкой Андерсон?
— Отношения?
Странный вопрос.
— Мы соседи.
— Вы поддерживаете с соседями тесные контакты?
— Ну да, немного. Как обычно в таких районах.
Полицейский понимающе кивает:
— То есть вы общались с семьей Андерсон?
Он произносит «общались» так, как будто вкладывает в это слово еще какой-то смысл.
— Иногда, — сдержанно отвечаю я.
О чем, собственно, он?
— Как бы вы описали ваши отношения?
— Не знаю…
Как можно описать отношения? Два года назад я бы сказала, что семья Андерсон — лучшие соседи на свете. Но с тех пор многое изменилось.
— Вы с Бьянкой дружили?
Я смотрю на него, пытаясь догадаться, что он успел узнать.
— Я бы так не сказала.
— А с Микаэлем, ее мужем?
Я вздрагиваю. Чуть-чуть, едва заметно, но наметанный взгляд полицейского, скорее всего, это фиксирует.
— Что с Микки?
Слегка качаю головой, и несколько прядей с вполне достоверной случайностью падают мне на лицо.
— Какие у вас с ним отношения? Вы часто видитесь?
С ответом я не медлю. Видимо, он уже успел побеседовать с Гун-Бритт.
— Честно говоря, я не понимаю, как это относится к делу.
Я же не отрицаю: это я сбила Бьянку. Я была невнимательна и наверняка ехала слишком быстро.
— Конечно-конечно, я просто пытаюсь получить более общее представление о случившемся. Узнать предысторию.
— Нет никакой предыстории. Это был несчастный случай.
Я отвела взгляд всего на миг, сотую долю секунды. Для того чтобы разрушить жизнь, больше не требуется.
— Вы же понимаете, что это был несчастный случай? — говорю я.
Полицейский молчит. Потом кладет на стол какой-то черный прибор.
— Я должен попросить вас выдохнуть сюда.
Это алкотестер.
Я снова вздрагиваю, и теперь полицейский это точно замечает.
8. Жаклин
До катастрофы
Незадолго до того, как в дом номер тринадцать вселились Андерсоны, мы с Фабианом заметили на Горластой улице черный «порше» — маклер приехал убрать оранжевую вывеску «Продается». После смерти Бенгта Фабиан был все время подавлен, а вывеска только ухудшала положение. Интересно, людям приходит в голову, что за продажей дома часто скрывается трагедия? Какая гадость — надеть костюм, сесть в «порше» и поехать водружать на газон оранжевую вывеску. Как будто надо просто продать очередную недвижимость, кусок пространства, ограниченный деревом и кирпичами. Как будто дом никто не строил и никто в нем не жил. В этом доме человек упал с лестницы и исчез. И остался мальчик, потерявший своего лучшего друга, который был ему как дедушка.
Когда в доме поселились Микки и Бьянка с детьми, Фабиан начал быстро меняться. У него появился аппетит и румянец на щеках. Он чаще выходил из комнаты в летнее тепло, и появилась надежда, что все наладится.