Старуха прикрыла глаза, но тут же снова открыла их.
— По правде говоря, я очень надеялась, что он убит… Мне нужна была хоть какая-то причина его исчезновения, понимаете?..
— Понимаю, — ответил я. — Я так и подумал, что вы охраняете своего мужа. Теперь все ясно.
— Нет, не ясно, — с тоской в голосе ответила она. — В ту же ночь я стала копать и в самом деле нашла человеческий череп. Но это был череп ребенка, мистер Гастин, младенца, которому и года не исполнилось, череп оказался в земле задолго до того, как умер мой муж или ваши музыканты. Никаких других костей, только череп. Такой маленький, что помещался на ладони. Теперь вы, надеюсь, понимаете, почему я не могла позволить вам поджечь на поле машину? Есть силы, выходящие за пределы моего понимания, поэтому пришлось настаивать, чтобы вы доказали, что силы есть и у вас.
У меня было ощущение, будто моя голова засветилась под лунными лучами. Наконец я совладал с голосом:
— Вряд ли это то, что мне хотелось знать.
Миссис Дапротти наклонила обтянутую капюшоном голову к открытому окну и сухо, едва заметно улыбнулась:
— Могу сказать то же самое и про себя. Ясности это не прибавляет. Но если мы не хотим знать, почему тогда ищем?
Она снова улыбнулась, как-то по-девчоночьи, потом отошла от машины; дуло дробовика поравнялось с решеткой радиатора, напоминая мне о благоразумии.
Я задом выехал на шоссе, повернул налево и дунул с такой скоростью, с какой только позволял снег. Я летел как угорелый — что особенно странно для того, кому некуда податься. Хотя, если подумать, место такое все же было и находилось оно далеко-далеко от всего этого сумасшествия, от продавца душ и хранительницы душ, от освещенных лунным светом детских черепов и даров, которые не желали быть поднесенными. Но больше всего я хотел убежать от вечного своего неумения хоть в чем-то разобраться и от непомерного страха — а ну как окажется, что и разбираться-то не в чем…
Когда я на первом же перекрестке повстречался с машиной шерифа — интересно, старуха в самом деле звонила, или это обычный патруль? — меня так и подмывало взять и повиниться. Я с трудом подавил в себе желание преградить патрульной машине путь и, подскочив к полицейскому, залепетать: «Офицер, в этом „кадиллаке“ все до единой детали с перебитыми номерами; бутыль с белой жидкостью под передним сиденьем — чистейшей воды героин, из самого Гонконга, я его школьникам толкаю; в документах, которые в бардачке, еще чернила не подсохли; в багажнике труп ребенка без головы; в руках у меня банка пива, открытая; а еще ты… нацист, педофил и гомосек! Пожалуйста, ну, пожалуйста, арестуй меня! Возьми же меня наконец под стражу!»
Но я удержался. Мы разминулись с патрулем на скользкой от слякоти дороге. Я смотрел в зеркало заднего вида — фары патрульной машины таяли в том самом направлении, откуда ехал я, в той точке, где разгадывал старухину загадку. Куда теперь и зачем? «Веди машину, — велел я сам себе, — и ради бога определись уже, куда направляешься». Но даже такой простой приказ выполнить оказалось непросто: из-за снега дорога стала непредсказуемой, приходилось тащиться черепашьим шагом, а мне не терпелось дать по газам. Так и полз, не превышая положенной скорости, пока не выехал на 135-е шоссе, недавно обработанное и посыпанное песком. Я поехал на юг, обратно в Де-Мойн, и все только потому, что в том направлении светило больше звезд.
Не скажу, чтобы я совсем уж рассыпался на части. На самом деле меня надежно сковало параличом, засосало в бермудский треугольник полного замешательства, ужаса и депрессии. Со мной произошло ровным счетом то самое, о чем мне так хладнокровно объявила Глэдис Дапротти: я потерпел неудачу. Был бы поумнее, говорил я себе, закинул бы сумку через плечо и ушел налегке от всей этой чертовщины. Умыл бы руки, пока еще не поздно. Я достиг уже того состояния ума, при котором за побег хватаются как за соломинку, когда верят в то, что преследующее по пятам хуже поджидающего в засаде. Но если я и не оказался настолько сообразителен, чтобы сделать ноги, меня по крайней мере хватило на то, чтобы остановиться и перевести дух.
Разве мог я после знакомства с Джошуа не остановиться в мотеле «Вороний рай», что на северной окраине Де-Мойна? В приемной так и несло жареной печенкой с луком, которую готовили в соседней комнате администратора. На маленьком столике напротив регистрационной стойки я увидел чучело ворона с перьями цвета крысиной шкуры — ворона, ввиду приближения Хеллоуина, водрузили на фонарь из тыквы. Пока я расписывался в книге посетителей, администратор нервно огладывал меня, а потом пристально изучал мое удостоверение личности, в то время как я рылся в кармане в поисках денег.