Я возродился к жизни на следующий день около полудня. Минут сорок пять простоял в душе, смывая дорожную пыль и амфетаминовый пот, а потом натянул чистую одежду. Я был свеж, бодр и готов продолжить путь в Техас. Залив бак самым лучшим бензином, я притормозил в конце улицы у «Блинного дома» и растянул ссохшиеся было кишки высокой горкой блинов.
Как я уже сказал, мне было хорошо, и это факт, но ведь всегда может стать еще лучше. После долгого очищающего сна моя нервная система начала ерзать и требовать амфетаминов; оттого, что источник наслаждения был под рукой, желание делалось только острее. Я призвал на помощь недавно проснувшееся во мне стремление к цели и ограничился тремя пилюлями. Человеку, не отягощенному силой воли и склонному позволять себе слишком многое, необходимо время от времени подкреплять свою решимость, совершая подвиги самоконтроля. Конечно, это не такая уж жертва, когда ты принимаешь три, а мог принять тридцать, но Фортуна любит тех, кто хоть немного старается.
Фортуна отреагировала быстро и в восьми милях от Финикса вознаградила меня Джошуа Спрингфилдом. Вроде как: бери его и делай с ним что хочешь. Поначалу сделать с ним хоть что-нибудь было затруднительно — он был всего лишь тенью от фигуры, залитой солнечным светом, но по мере приближения я смог разглядеть его получше — его и его вытянутую руку с оттопыренным большим пальцем — и притормозил.
На примере этого человека видно, насколько слабо словесные описания отражают действительность. Он был огромный, весь какой-то круглый, явно больше центнера весом, с короткими ножками, крупным туловищем и массивной головой, и в то же время в пропорциях его тела присутствовала неявная грация. Лицо у него было лунообразное, такое гладкое, что все черты будто сливались, или, может, они расплавились под действием его лучистых синих глаз, чей цвет совершенно не сочетался с короткими рыжими кудрями. Кудряшки покрывали макушку, словно грибница, атаковавшая розовый воздушный шар. На нем был пронзительно-салатовый габардиновый костюм от портного, по видимости, страдавшего серьезным расстройством двигательных функций и мелкой моторики. Костюм резко контрастировал по цвету с красной рубашкой, зато отлично сочетался с изображенными на ней попугайными перьями. Джошуа стоял на большом прямоугольном серебристом ящике размером с сундук. Солнечные лучи, падавшие на ящик, отражались, и в этом сиянии казалось, что Джошуа, несмотря на внушительные размеры, парит над землей.
— Добрый день, — поприветствовал он меня сочным басом. — Очень мило с вашей стороны, что остановились. Надеюсь, вы согласитесь обременить свою машину этим тяжелым и довольно громоздким ящиком.
Насчет ящика он не соврал: мы оба взмокли и запыхались, пока заталкивали его на заднее сиденье. Крутя баранку и промокая лоб, я заметил:
— Там у вас, наверное, фамильные драгоценности, не иначе, раз вы повсюду таскаете их за собой.
— Эх, если бы там было золото, я бы не голосовал на дороге, а нанял бы самолет. Но поскольку это не золото, и поскольку я так и не научился водить, приходится полагаться на дорожную удачу и милость благородных путешественников вроде вас.
— Да я-то с радостью. Но хотелось бы все же узнать, что там внутри. Всегда особенно интересует то, с чем приходится побороться.
— Придется вас разочаровать. Уверяю, там не на что смотреть. Просто мое рабочее оборудование — усилители, колонки и все такое.
— Вы электрик?
— Это мое хобби. По призванию я химик, так что, полагаю, справедливо сказать, что электричество лежит в сфере моих увлечений.
— Химик, — повторил я. У меня перед глазами закружились таблетки и прочие приятные видения. — А в чем заключается ваша работа?
— О, ничего интересного. Растворение и коагуляция, соединение и разделение, короче говоря, размешиваю естественное варево природы.
— Э-э, ну да… Но какие именно вещества вы изготавливаете?
— Последние двадцать пять лет я занимался главным образом лекарствами, а вообще мне с чем только не доводилось работать — средства для полировки металла, мыло, пластмасса, бумага, косметика, краски и много чего еще.
— А вы слышали о лизергиновой кислоте? ЛСД?