Я не особенно проголодался, но, взяв на себя роль радушного хозяина, осведомился у Джошуа, не желает ли тот перекусить. Он ответил, что не имеет ничего против молочного коктейля, и мы завернули в кафе-мороженое в Лордсбурге, взяв четыре коктейля на вынос: ванильный для меня, малиновый, карамельный и с шоколадной крошкой для Джошуа. Я запил коктейлем четыре таблетки спида — работенка предстояла нелегкая, ночью нужно было оставаться бодрым. Джошуа от протянутой бутыли отказался, заявив, что с него хватит и коктейлей. Он пил то из одного стакана, то из другого, потребляя напитки с одинаковой скоростью и очевидным удовольствием.
Заглянув в местный «Ю-Сэйв»[18] за льдом, чипсами и пончиками «Долли Мэдисон», я завел «кадди», и мы двинулись в путь. Подъезжая к горам, я спросил у Джошуа, что он собирается сказать публике (если, конечно, для речи останется время). Он сказал, что еще не придумал ничего конкретного; возможно, произнесет пару общих слов о природе сущего и смысле жизни — смотря по обстоятельствам. Это напомнило мне, как я сам заливал Натали и ее приятелю о тех словах, которые прошепчу на вершине горы Шаста.
Чем выше и глубже в ночь — тем заметнее сужались дороги. Мы разговорились об обстоятельствах и связанных с ними возможностях. В Сан-Пиканте мы прибыли на час раньше намеченного — по мнению Джошуа, это из-за того, что я ехал гораздо быстрее, чем он рассчитывал, — но городок все равно уже давно погрузился в сон. Даже «Ночное бистро Дотти» было закрыто, что почему-то вызвало у меня раздражение и немало повеселило Джошуа. Мы свернули с главной улицы и стали петлять по переулкам, пока Джошуа не нашел именно то, что хотел: «идеальный участок, заселенный представителями среднего класса, под завязку набитый однообразными чахлыми снами и готовый к эксперименту». Он сказал, что нутром это чует, и я, с каждой минутой нервничая все больше, надеялся, что он знает что делает.
Я припарковался в еще более глубокой, чем окружающая тьма, тени большого дерева. Джошуа потребовалось не меньше пятнадцати тревожных минут, чтобы подключить свою аппаратуру на заднем сиденье. Батарейки, проигрыватель и усилитель остались в серебристом ящике, а колонки, снабженные специальными металлическими креплениями, мы вставили в открытые задние окна. За работой Джошуа оживленно напевал «Wabash Cannonball».[19] Я же от волнения принялся изучать карту, купленную на заправке в Сильвер-сити, и к тому времени, как Джошуа расставил свою технику, я уже знал на зубок все возможные пути отступления: от нормальных до самых незаметных тропок. Я подыскивал какой-нибудь маршрут поудобнее, как Джошуа вдруг перебросил микрофон через спинку на переднее сиденье, а потом и сам забрался в машину.
— Ну что, готовы отправиться навстречу очевидному невероятному? — жизнерадостно осведомился он.
— Кажется, да, — ответил я.
Джошуа выглянул в окно.
— Боюсь, это дерево может вызвать определенные звуковые искажения в правой колонке. Не могли бы вы отъехать метров на двадцать назад?
Пришлось в интересах чистоты звука послать прощальный поцелуй нашему укрытию и отъехать, как того требовал мой компаньон. Только я вырубил мотор, как Джош потянулся к заднему сиденью и включил проигрыватель. Пластинка завертелась, послышалось шипение статического электричества — это игла опустилась на дорожку.
Джошуа дотронулся в темноте до моей руки и прошептал:
— Изумительный момент, не так ли? Что будет дальше — представления не имею!
Я чувствовал, что он весь прямо-таки раздувается от гордости.
Стало слышно, как откуда-то издалека с шумом и гудками приближается поезд — быстрее, мощнее и громче, чем я мог себе вообразить. Грохот перешел в крещендо, он был сразу повсюду и даже над головой, гудок прошил меня насквозь, до самой крышки черепа. Говорю тебе, эта гребанная улица ходила ходуном! «Кадиллак» задрожал, как пронзенная острогой рыбина, он так здорово подпрыгивал, что я машинально ударил по тормозам. Я знал, что никакого поезда нет, что все это сплошной обман, и все равно чуть не наложил в штаны. У меня мурашки шли по телу, когда я пытался представить, какой хаос воцарился во всех этих мирных, сонных домиках, которые отродясь не тревожил гул и грохот железной дороги. Я покосился на Джошуа: взгляд спокоен, губы слегка приоткрыты. Но когда оглушительный шум призрачного поезда смолк, а из домов еще не донеслись первые приглушенные вопли и проклятия (только кое-где в окнах стал загораться свет), уголки губ и скулы Джошуа приподнялись в едва заметной улыбке. Он наклонил голову к микрофону, будто собрался помолиться.
19
Песня из американского фольклора, датирующаяся концом XIX века. Речь в ней идет о мифическом поезде.