Как поется в старинном гимне «Воспоминание царя Арташеса»:
Кому ведомо, сколько казнено «многогрешных гусанов», сколько разбито лир и лютен, сколько «лицедеев» пронзено мечом, сколько песен задушено в горле, сколько заточено «греховодных» танцовщиц — таких, как известная армянская танцовщица II века до нашей эры Назеник, о которой до нас дошло лишь то, что «была она очень красива, и руки ее пели».
Где ныне возженные по горам и долам армянским жертвенники, разрушенные руками первых христианских фанатиков; где украшавшие храмы и города статуи языческих богов — из них осталась лишь одна, богиня Анаит, да и то в Британском музее… Где гимны, легенды, пьесы, где фрески на стенах языческих храмов, а потом и христианских церквей, уничтоженные, стертые, сведенные на нет рукою иконоборцев и поборников «истинной» веры…
А песни, мелодии? Даже если жили они подспудно, распространялись тайно — легко ли песне, передаваемой из уст в уста, пробиться сквозь добрых две-три тысячи лет и не затеряться, не исчезнуть или избежать искажения… Если даже сохранились записанные впоследствии слова, то как было дойти до нас мелодии, напеву…
И как доныне никто не может отомкнуть уста одной превратившейся в камень от времени и невзгод рукописи Матенадарана, так и, увы, не смог никто — даже гениальный композитор Комитас, отверзший все «девственные истоки» нашей мелодики, — расшифровать «хазы», армянские ноты, те безгласные знаки и черточки, которые проставлены в рукописях над строками древних народных песен и церковных песнопений.
Они подобны докатившимся до нас волнам безбрежного моря музыки, но волны эти недвижны и немы, и мы, увы, возможно, никогда не услышим их плеска…
Мыслимо ли представить, каково было сущее, если часть дошедших до нас сокровищ являет собой такое богатство?
До нас ведь дошло все же многое…
Дошли достоверные следы высокой цивилизации, существовавшей в Мохраблуре и Мецаморе, остатки крепости Эребуни и города-крепости Кармир Блур (Красный холм).
Развалины храма Гарни (ныне восстановленного) дошли до нас и там же единственная цветная мозаика; чудом уцелевшие бронзовая голова богини Анаит и барельефы храма Ахтамар; найденная в Гарни свирель из слоновой кости более чем двухтысячелетней давности и каменная театральная маска из Арташата.
Дошли мистерии — эти подлинно театральные «действа», прикрытые флером религиозного, содержания; дошли изображения актеров, танцовщиц и даже образцы музыкальных инструментов древности.
До нас дошла — это поистине прекрасно! — великолепная армянская миниатюра. Еще до итальянского Возрождения и Джотто ей свойственны были глубина и перспектива.
И чем гуще был мрак средневековья, тем щедрее и роскошнее были краски нашей миниатюры. Бродя по горам и долам армянским, такие мастера, как искусный Саргис Пицак, талантливейший Церун Цахког, гениальный Торос Рослин или какой-нибудь безвестный волшебный живописец из Новой Джуги собирали по крупицам, впитывали в себя синеву армянского неба и зелень полей, разлитые вокруг кошениль[83] и чистое золото и придавали им своей кистью бессмертное дыхание жизни так, что даже сегодня при взгляде на эти миниатюры кажется, будто краски положены лишь вчера — до того они ярки, свежи и будто даже влажны.
Если многие армянские народные напевы и церковные песнопения безвозвратно «онемели», то до нас все же дошли мелодии некоторых песен из эпоса «Сасунские удальцы», дошло творение армянского католикоса VII века — песня «Преданные любви Христовой», чудесная песня средневекового поэта Багдасара Дпира «Проснись, моя нежная», облеченные в форму обедни, подлинно светские средневековые песни, гениальные литургии, дошли песни Нагаша Овнатана и многие мелодии Саят-Нова.
И, наконец, до нас дошло (и не могло не дойти) наше самое бесценное сокровище — весеннее половодье армянских народных песен.
Гениальный Комитас очистил его от наносного ила и мути, превратил в бессмертный чистый источник, из которого ныне щедро черпают армянские и многие другие композиторы.
О чем они, армянские песни?
Это колыбельные и трудовые песни, песни любви и песни изгнания, элегии и песни-шутки.
Песен изгнанника, естественно, очень много, но преобладают песни о мире. Народ, измученный бесконечными войнами, мечтал о мире и свободе, выражая в песнях свои сокровенные думы.
«Дай миру мир, а народу — свободу», — поется в одной из древнейших песен. Ее поют и до сих пор, и слушателю может показаться, что это не песня V века, а сегодняшнее произведение на тему борьбы за мир.
Преобладают песни о мире, но сущность и основное содержание многих наших песен одно — мольба о сохранении жизни народа.
«Боже, храни народ армянский», — поется в одной из старых песен. Не царя, не князя и даже не героя, а народ — тружеников, всех людей.
В армянских горах бил живой ключ песни, сверкали красками миниатюры в армянских рукописях, а сами служители искусств, испив от этого источника и вобрав в себя эти краски, сирые и гонимые, подобно своему народу, блистали талантом на чужих театральных подмостках и художественных выставках, создавали чужие книги и украшали статуями чужие города.
Великий трагик, гениальный исполнитель шекспировских ролей Петрос Адамян со своим неповторимым даром подвизался на чужих берегах, воплощая в своем творчестве нашу двухтысячелетнюю театральную культуру.
Композитор Тигран Чухаджян на константинопольской сцене поставил свою оперу «Карине», заложив основы турецкого музыкального театра.
Ваграм Папазян — Отелло, — грезя об армянской Дездемоне, в ярости душил… Дездемон иноземных.
Сирануйш играла по-армянски Гамлета перед изумленными взорами арабов-феллахов и умерла в одной из египетских больниц, а скульптор Тер-Марукян в Париже лепил статую пропавшего без вести канакерца Хачатура Абовяна.
Судьба же тех деятелей культуры, которые не покинули родину, была горька и порой трагична.
В течение одной лишь ночи — 24 апреля 1915 года — были арестованы и умерщвлены почти все крупные общественные деятели, ученые, писатели, художники, музыканты и актеры Западной Армении, а гениальный композитор Комитас сошел с ума от ужасов резни в пути, во время изгнания…