Вильгельму было восемнадцать лет от роду, когда Блум сказал ему: вот тебе печать!
А сам уехал в отпуск. Взвалит на тебя ответственность, и волей-неволей приходится тянуть воз. Он приезжает из отпуска, а у меня еще нет семенного клевера. Рычит. Как же я метался! Всю душу в это вложил.
И все равно на душе неспокойно. Одно дело — оставить их одних с педагогической, так сказать, целью, для тренировки, понаблюдать за ними, и совсем другое — свалиться в постель, с которой, поди знай, когда встанешь. Что ни ночь — снится, будто тебе надо связать две веревки, два конца, а они короткие, и каждый тянет в свою сторону. Слишком короткие! Будь у меня три руки! Ведь нужно сразу и тянуть, и связывать. Просыпаешься весь в поту. А потом опять чудится, будто какой-то пароход уплывает и ты пытаешься удержать его, привязать к причалу, или вагон отцепился и одной рукой ты держишь его, другой — стараешься прицепить к составу. Фермы надо сцепить с поселком, а поселок — с лимитом, лимит — с бюджетом, а бюджет — с производственными мощностями, мощности — с кадрами, а кадры… Иногда один конец у тебя в руках, а второй не знаешь, где искать. Шаришь рукой в темноте — к чему бы привязать, чтобы он снова не ускользнул. И вечно эти концы приходится соединять за счет собственной воли и энергии. Любой вопрос надо самому держать под уздцы, как лошадь. А вопросам этим конца нет. Мечешься, словно среди табуна коней, все время сдерживаешь их, собираешь вместе, и только за счет своих собственных сил. Человек, видно, быстро от этого изнашивается. Сам не знаешь, когда ты успел столько недугов нажить.
А все еще только на полдороге. Валяться не время. На полдороге крестьянин — от хутора к поселку. И даже тот, кто уже перебрался в поселок, даже он еще на полдороге — молодая пара спешит к маме на хутор за молоком. Это выгодно. Пока у 70 процентов колхозников есть свой скот, семья живет раздельно: старики — на хуторе, молодые — в поселке. Колхоз должен был бы продавать своим молоко, да не может пока, не получается.
Парень, вернувшийся из армии, тоже на полдороге. Вроде зайца. И туда глазами косит, и сюда. Старый человек свое дело сделает в любом случае, вечером он, может, ползком домой добирался, но с утра — на месте и что поручено — выполнит. Молодой считает, что ему в таких случаях чуть ли не бюллетень полагается.
Проектные институты тоже на полдороге. Они-то, впрочем, все время на полдороге торчат. Все они успевают сделать только наполовину. Даже над типовыми проектами работают годами. А колхоз за это время ушел вперед — и, глядишь, они снова на полдороге. И вечно они пытаются реализовать уже существующие проекты, то есть тот товар, который следовало бы уценить, но который никак не уценят. Чем более устарелый проект они сбывают с рук, тем больше радуются — отделались от залежавшегося товара.
На полдороге? Это — на тарахтелке по лужам. На мопеде. Это штуковина повышенной проходимости. Потому что и сами дороги — на полдороге. Старые большаки мы распахиваем тракторами и пускаем под посевы, а новые еще не годятся для тяжелой техники. Потому-то столько дорог и расползлось, как блины на сковородке, этой необычно дождливой осенью повсюду, где проходили через них трелевочные тракторы украинских лесорубов. Дороги раскисли и оползли в придорожные канавы. Их надо прокладывать заново.
Бродя по Курземе, я обратил внимание, что нет бань. Не говорит ли это о том, что и человек находится на полдороге? От бани к ванной. Маленькие баньки исчезли. А новых домов с ваннами еще мало. Новых механических мастерских, оборудованных душами, тоже пока мало. Где люди моются? Или ходят немытыми? Или латгальцы чистоплотнее курземцев? Поневоле станешь так думать, в Латгалии банек еще много.
Не стоило начинать разговор об этом. Блума и так перемалывали между двумя жерновами. С одной стороны, на правлении негодуют: «Что мы, не заслужили, чтоб у нас сауна была?» С другой стороны, Госстрой требует отдать виновных под суд. И Блума в том числе. За какие грехи? В чем он виноват? Правление решило, колхозники этого хотят, и это им необходимо. Колхозники имеют юридическое право, и моральное тоже. Ведь производственные постройки возведены. Нужна сауна. Ну, а что теперь с этой сауной будут делать? Она не достроена. Не разрешат достроить? Снесут ее?
Что ж, пусть сажают меня в тюрьму! Будет еще одна возможность отдохнуть. Сделай дело — отдыхай смело. И еще дело — потом уж отдыхай смело…
Да только ни черта не отдохнешь. Время беспокойное, да-да. За что ни возьмешься, повсюду ДДПП. Это принцип такой: давай, давай, потом посмотрим. В «Яунайс комунарс» ничего страшного не случится, но везде есть у ДДПП свои враги и свои защитники. Если подошло время какой-то кампании — стало быть, давай; что потом — за это кто ответит? За это отвечу я.
Оттого-то мне и надо выбраться. Выбраться из больницы, и как можно скорей.
Думаешь, не ждут? И как еще ждут!..
Осенние вечера. Промозглые, темные, под ногами чавкает грязь. Сторожиха обходит мастерские, обходит гаражи, а потом греется в котельной. Здесь можно потолковать.
Председателя? Думаете, не ждут?
Бывает, расстроишься, дальше некуда, — услышишь, как он говорит, — все вроде на свое место становится.
Хотели однажды взять его от нас. Мы — нив какую. Тут же все из зала вышли.
И всегда он так устроит, что это не обернется плохим и человек внакладе не останется. (Если, конечно, это действительно человек.) И все дела идут, как положено, насколько это от него зависит.
Сама жизнь показывает. Я-то помню, когда в четвертый класс ходила, — один кустарник вокруг. Вроде полигона — кусты да кусты. А теперь посмотришь… Тогда они начинали с тридцати двух баллов, некоторые поля оценивались в пятнадцать баллов. А теперь земля обработана до сорока баллов. Это уже хорошая земля. И все потому, что он сил не жалеет. Ничего у нас сначала не получалось. Многие здесь перебывали. А потом этот появился.
Привезли его из партийного комитета, кадров тогда было мало, образованных людей не хватало, молодой парень из Каздангского техникума, неженатый. Товарища из района тоже звали Блумом. Собрание гудело: родственников подобрал, привозят тут всяких! Он хотел сразу же уехать…
Второй Блум как сейчас помнит те неприятные минуты.
Нет, сказал, поживи денька три, а тогда уж, если не вытерпишь, уезжай. Пальтецо ему свое отдал. Знаете этих парнищек из техникума: молодые, горячие, шапку не наденут, без пальто бегают. А пальто у него вроде и вовсе не было.
Он остался. Руководил колхозом, отстранил бригадира и взял на себя бригаду, сам ходил за сеялкой. И так вот шесть лет подряд. Потом приехали из Риги: надо бы 400 центнеров молока в расчете на гектар угодий. Блум добился этого. Теперь таков показатель по всему району.
Жалели мы его тогда, говорит сторожиха Лиза. А недавно я на двадцатилетие председательства преподнесла ему двадцать роз. И все меня ругали за то, что их двадцать было, четное число. Как на похоронах. У него слезы на глаза навернулись.
Слезы… Никогда эти люди не плакали из-за своей беспомощности. От гнева, от отчаяния и бессилия… Хотя и такое бывает. Слезы — эта водичка, которой ты так стыдился, — вдруг затуманивают тебе глаза впервые с жизни, и ничего уж тут не поделаешь. У всех на виду скатится одна по щеке и упадет в букет из двадцати роз, и мужчины в зале тоже как-то странно заерзают. Редко такое находит на людей.
Я поговорил с Кенынь, она уже пенсионерка, одно время руководила Домом культуры. Ей и сейчас еще пороху не занимать. Кенынь и впрямь человек огневой, жилистая такая, бодрая… Небось в детстве все деревья с мальчишками облазила, приходит мне в голову.
Мы устраиваем карнавалы, создаем новые традиции, но подчас бьемся, как рыба об лед. Спорт у нас хромал все время. И вот мне, старухе, пришлось организовывать спортивные соревнования. А я только в новус играю. Только в болельщики и гожусь. Молодежь все какая-то рассеянная, поверхностная. Если чем-то и увлечется, так ненадолго, глядишь, опять все рассыпалось и развалилось, опять ничегошеньки нет! И ни за что не берутся всерьез. Не знаю. Тут мы ничем похвалиться не можем! Мы слишком богаты, все у нас есть, вот и потеряли былой пыл. Захотелось на коньках кататься? Пожалуйста, вот вам ботинки с коньками! Лыжи понадобились?. Пожалуйста, вот вам и лыжи! Музыкальные инструменты? Купили. Блум как штык был на каждой генеральной репетиции. А сейчас самодеятельность снова развалилась…