* * *
Война прошла лесоповалом
по населенью деревень.
Тылы?
Кто был там? Кто остался
кормить Россию каждый день?
А вот он — тыл!
Стоят живые,
на плечи взяв крестьянский груз…
Наверно, понял я впервые
душою,
что такое Русь!
Она живет в труде и горе
и в том,
как пляшет молодежь.
Нет, Русь не вырубишь под корень,
ее со света не сживешь!
Не запугать ее крестами,
не задавить ее броней.
Пусть ты падешь в бою, но встанут
мальчишки эти за тобой.
И автомат возьмут и в пламя
пойдут, как мы идем сейчас.
Пусть закричат в атаке: «Мама!» —
с испуга только первый раз.
А во второй — смолчат: мужчины
свершить сумеют правый суд.
И наше знамя до Берлина
они победно донесут!
* * *
Дымили густо самосадом
в углу мальчишки-мужики…
— Пойдем станцуем.
Это надо!
Нам быть гостями не с руки.
Нам жизнь тянуть в одной упряжке,
нам вместе строить и пахать…
Долой шинель, долой фуражку,
мы встали — начал шум стихать.
…Нас только двое в клубном зале.
Сыграй нам, мальчик, старый вальс…
Бесцеремонными глазами
девчонки изучали нас.
Круг разошелся,
дали место:
танцуй, товарищ фронтовик.
Ты в их глазах была невестой
счастливой самой в этот миг.
6
А утро было ясным-ясным.
День прокатился, как в бреду.
Нас усадили в угол красный
у полдеревни на виду.
А солнце —
взламывало рамы,
играло на эмали блюд.
Застолье было как экзамен
на право дочери в семью.
А взгляды —
как тут без пристрастья?
И шуточек — прямая суть:
уж погуляли бы на счастье
на вашей свадьбе — что тянуть?
Ну, шуточки…
А как ты рдела:
что тут ответить? Как смолчать?
Чтоб опереться,
то и дело
касалась моего плеча.
Ты выдержала тот экзамен.
И даже мама расцвела…
Нам стали лишними признанья,
все обещанья, все слова.
А мир весь
солнечный и синий.
В душе горячечной обвал…
…Я никогда таким красивым,
таким счастливым не бывал.
Привыкший к раннему подъему
еще с далеких детских дней,
чуть свет я выходил из дому
по стежкам юности своей.
Колхоз
не то чтоб знаменитый,
Вполне обычный, средних сил,
но без дотаций и кредитов
себя и Родину кормил.
Со стариками да мальцами
(теперь с него — какой уж спрос?)
едва сводил концы с концами,
на сверхпределе жил колхоз.
С зерном — беда,
с кормами — туго,
чуть — лошадей, чуть-чуть коров.
В бригадах — бороны и плуги,
нет ни машин, ни тракторов.
Нет соли, спичек, керосина.
На фермах — течи, сбруя — срам.
По вечерам горит лучина,
стучит кресало по утрам.
Пока подсобным да запасом
(да уж какой теперь запас?)
живет деревня.
Пусть без мяса,
картошка есть и вволю квас.
И только,
словно свет в окошке,
надеждой держится одной:
вот скоро немца укокошим
и мужики придут домой.
7
Четыре дня —
почти мгновенье —
короток срок переступить
ту робость, жажду поклоненья,
святого отрочества нить.
В большой любви — такого мало…
…Сереют окна под рассвет.
Мы двое в мире.
— Ты устала?..
Вторую ночь не спишь…
— Нет, нет…
Чем пахнут волосы?
Травою,
слегка привядшей на лугу.
— Теперь я знаю, что с тобою
я очень сильной быть могу.
И год, и два, и три сумею…
И десять лет — я буду ждать…
Согнусь, состарюсь, поседею…
С клюкой пойду…
— Серьезно?
— Да!
— Я верю. Только… это слезы?..
— Заклятие!.. Платок возьми…
…Любовь, когда ты станешь прозой
в моей душе, — меня казни!