— Нет, Шон, — прошу я, мягко опуская его руку. Встаю на колени рядом с сукиным сыном, настолько близко, чтобы поцеловать его, если бы захотела. Достаточно близко, чтобы прошептать ему на ухо: — Ты сгоришь первым.
Шон убирает пистолет в кобуру, и мы выходим из часовни, держась за руки.
Молчаливая община все еще находится там, но теперь она стала на два представителя больше: ужасный труп брата Лукаса лежал на одеяле у подножия ступенек; и Натан, сжимающий в руках огромную старинную семейную Библию, которая стоит на маленькой лестничной площадке наверху. Он наблюдал за всем через открытые двери.
Он такой потерянный. Такой смущенный. Мое сердце разрывается из-за этого маленького мальчика. Он виновен в стольких страданиях, как в моих, так и в других. Я знаю, что он стал причиной смерти Дэниела и Джошуа, когда рассказал отцу о том, что они делали вместе, но как могу винить его? Им манипулировали, поставили в положение, где нет другого пути. Я не знаю, что сказать мальчику, и протягиваю к нему молчаливую руку.
— Нет, — отвечает он, качая головой. — Просто иди.
Грузовик Шона грохочет на холостом ходу позади толпы, и кто-то неистово заводит двигатель, когда мы спускаемся по ступенькам.
— Давай! Двигайся! Шевелись! — кричит водитель через открытое пассажирское окно. — У нас около шести минут, чтобы убраться отсюда к чертовой матери!
Дорога — или выезд, как называет ее Шон, – ухабистая, и его большой полноприводный грузовик зарабатывает свою репутацию в сто раз больше, когда здоровяк за рулем мчит в кромешной тьме прочь от горящего комплекса. Он едет без света, используя другой комплект тех же четырехглазых очков ночного видения, которые носит мой Шон. Это всего лишь короткий пробег по бездорожью, всего несколько минут, но моя голова отскакивает от крыши «Блейзера» по меньшей мере четырнадцать тысяч раз, прежде чем мы находим грузовик другого человека на поляне в лесу.
— Спасибо, — благодарю я водителя после того, как мы укладываем все в его грузовик. — Прости, боюсь, я не расслышала твоего имени?
Некоторое время он не отвечает, оглядываясь назад, туда, где бурлящий, вздымающийся огонь все еще освещал далекий горизонт, и проводит пальцами по очень коротко остриженным волосам. Это выглядит как бессознательный жест, привычка.
— Там было чертовски круто, — произносит мужчина, оглядываясь на меня. — Такой же беспорядок, как и во многих других местах, где я был с этим придурком. Однако мы вышли из этого, и, судя по тому, что я слышал по радио, ты большая часть этого.
— Что мне еще оставалось? — спрашиваю я. Шон обнимает меня за талию, и я прислоняюсь к его плечу. — Он спас меня. Я... я не знаю, что еще сказать. — Я не нахожу слов, чтобы объяснить, как и почему в тот момент, когда Шон был парализован своими воспоминаниями, знала, что нужно делать, и сделала это.
— Думаю, мы спасли друг друга, — тихо произнес Шон, и мое сердце колотится, когда он сжимает меня.
— Ага, — отвечает водитель. — Думаю, что он прав. Ну что, мисс? Ты участвовала в операции. Ты боролась. Ты была рядом с нами, так что, думаю, ты заслужила это право. — Он протягивает мне руку, полностью охватывая мою. — Меня зовут Анджела, — отвечает он мне.
Импульсивно я выскальзываю из руки Шона, протягиваю руку и обнимаю мужчину со странным именем.
— Большое вам спасибо, Анджела.
— Какие родители назвали бы своего сына Анджелой? — спрашиваю я Шона, пока мы наблюдаем, как вдалеке исчезают задние фонари другой машины.
— Не знаю, — отвечает Шон, крепко прижимая меня к груди. — Во всяком случае, пока нет. Хотя думаю, что мы узнаем это, когда у нас появятся дети.
Глава 22
Шон
Утро субботы, 20 августа 2016 года
Кортни рукой на моем колене будит меня на пассажирском сиденье грузовика, мое тело как всегда закоченело ото сна.
— Мы почти дома, — поясняет она мне. — Ты хорошо поспал?
— Да, — отвечаю я, вытирая запекшиеся глаза. — Где мы?
— На двести девяносто пятом шоссе, — отвечает Кортни. — Мы въезжаем в Портленд.
Я на самом деле хорошо спал. Хм. Это первый раз за… долгое время. Никакого кошмара. Никаких грез. Нет... ничего.
— Спасибо, что подвезла, Кортни.
Я зеваю, глядя в окно, когда мы пересекаем мост через реку Пресумпскот. Солнце едва опускается за горизонт, окрашивая небо над заливом Каско в цветные волны. В динамике моего грузовика тихо играет классическая рок-музыка. Дисплей на радио показывает, что это «WBLM 102,9 FM».
— Все в порядке. Я поспала немного ранее, — успокаивает она. — Как только ты вывез нас на автостраду, мне не составило труда доехать оттуда. Хотя я хочу настоящий душ. Та вода была холодная!
— Водонагреватели на солнечных батареях не слишком хорошо работают в темноте, — с сарказмом отвечаю я. — Но важно было смыть большую часть крови и грязи. Это еще труднее объяснить, чем пулеметы на машине, если бы нас остановили.
— И все же. Я хочу мыло. И горячую воду. И моего отца. — Кортни смотрит на небо над водой. — Это новый день, — произносит она, сжимая мою руку так, что мне кажется, что кости вот-вот треснут. Облака и дымка над океаном темно-алые с фиолетовыми и оранжевыми прожилками.
— Красное небо утром… — бормочу я про себя. Кажется, не могу избавиться от мучительного ощущения, что чего-то все-таки не хватает.
— Что ты там говоришь?
— Извини, — произношу я, прикрывая зевок тыльной стороной ладони. — Старое суеверие о погоде. Красное ночное небо — радость моряка. Красное небо утром, моряк, прими предупреждение. Это неправда, не совсем так, но мы становимся довольно суеверными в море.
Что я упускаю? Что-то связанное с пропажей. Недостающие части? Недостающие… дети? Хмм. Это лишь часть дела, но не все.
— Я еще не проснулся. Есть что-то не совсем... о! Ты видела ту маленькую девочку сегодня вечером, Кортни? В конце?
— Нет, — отвечает она, мрачно поджимая губы. — И это то, что необходимо сегодня выяснить. Мне нужно знать, что с Дженни все в порядке.
— А как насчет маленького мальчика? — спрашиваю я. — Сын Лукаса, тот, которого он избил, что выглядело подобно припадку?
— Как ты узнал об этом?
— Я видел, как это произошло. В бинокль, — отвечаю я ей.
— В тот день, когда нашел тебя, до того, как ты вернулась в лагерь. Лукас тут же подписал себе смертный приговор. Позже? Остальное просто подчеркнуло предложение и добавило немного причудливой каллиграфии.
— Я тоже его не видела. И его мать, если уж на то пошло. — Кортни озабоченно смотрит на меня. — К чему ты клонишь?
— Я не знаю, — задумчиво отвечаю ей. — Или не совсем так. Но здесь чего-то не хватает. Недостающие части и пропавшие дети. Пропавшие люди.
— Были и другие, которых я тоже не заметила, Шон. — Беспокойство в глазах Кортни сменяется тревогой. — Ты видел мою мать? Или Иеремию?
— Нет, — вздыхаю я, откидывая голову на спинку синего винилового сиденья. — Я должен был спросить этого ядовитого маленького засранца, когда у меня была возможность.
— Натан. — Кортни со вздохом качает головой, сворачивая на Лесную авеню. — Надеюсь, что с ним все в порядке. Он всегда... я не знаю. Он хороший ребенок, Шон. Или может быть. Если он только сможет вырваться из этой запутанной ситуации. Отойти от своего отца, отойти от всей этой Церкви Нового Откровения.
— Возможно, — отвечаю я. — Возможно, и нет. Это звучит ужасно, но некоторые дети на самом деле рождаются гнилыми. Как думаешь, где они находятся? Твоя мать и этот грязный говнюк-проныра? А Дженни и маленький мальчик?
— Наверное, они все вместе, — предполагает Кортни несчастным голосом. — Моя мама знает, как много значит для меня эта маленькая девочка. Она обвинит меня в том, что произошло сегодня вечером. За смерть Эммануила. За смерть сатаны. За то, что все рухнуло.
— О, не думаю, что она все свалит на тебя. Она прибережет немного вины и для меня, — успокаиваю я ее. — Но мы можем начинать звонить уже сегодня. Выясним, не нашли ли их и все ли с ними в порядке. Следователи полиции штата уже должны находиться там, и они, безусловно, к концу дня будут располагать всей информацией.