— Ты хочешь, чтобы Иеремия сопроводил тебя? — спрашивает он.
Я выдерживаю паузу, как будто обдумываю вопрос, а затем вежливо отказываюсь:
— О, отец Эммануил, я не хочу больше тратить драгоценное время вашего сына. Я уверена, что со мной все будет в порядке.
— Хорошо, — соглашается он после долгой паузы.
— Ты можешь идти. — Повернувшись к сыну, он продолжает:— А теперь, молодой человек, нам нужно поговорить.
Я останавливаюсь в дверях, надеясь уловить начало разговора, но сатана замечает.
— Пожалуйста, закрой за собой дверь.
Я повинуюсь, задерживаясь за тяжелой деревянной дверью дольше, чем это необходимо. Не знаю, говорят ли они вполголоса или ждут, пока я пройду мимо окна, но ничего не слышу. Расстроенная, боясь за Дэниела так же сильно, как за себя, я ухожу.
Вот тебе и понедельник — один из моих любимых дней.
Ополаскивая ведро из шланга, я понимаю, что мне нужно поговорить с матерью о том, что только что узнала. Знает ли она о плане бросить меня в постель этого монстра? Я знаю, что она верой и правдой обвилась вокруг мизинца отца Эммануила, но просто не могу об этом думать. Она заискивает перед его сыновьями, заботится о них так, как никогда не заботилась обо мне, но я знаю, что она любит меня. И все же она привела меня сюда, и я все еще здесь. Потому что такова «Воля Господа».
С трудом пробираясь к первому ряду ульев, я размышляю о Господе и Его Воле. Каждый шаг — напоминание, что это Его воля, что я не убегу снова. Мой разум уклоняется от воспоминаний об ужасной боли того урока, размытый и удовлетворенный взгляд отца Эммануила и роли моей матери в том ужасном дне, который оставил меня такой. Я хочу вновь заболеть.
Но какой бы суровой ни казалась моя мать, наблюдая за тем, чтобы я подчинялась «Его Воле», она относилась к себе намного хуже. Отец Эммануил одержим наследниками мужского пола почти до безумия. Моя мать заразилась безумием. Каждый раз, когда УЗИ показывало, что у нее еще одна дочь, она внезапно становилась неуклюжей, падала с лестницы и с сеновала. Ее рвение доставить ему удовольствие, угодить Господу заставило ее не тратить зря время на девочек. Ей нужно было избавиться от них как можно скорее, чтобы она могла попытаться снова угодить Господу, подарив пророку сына.
Эти потери чуть не убили мою мать, но огонь извращенной, неуместной веры поддерживал ее. Но хуже всего то, что она не винит его, не видит, что он невыносимый тиран. Она винит себя за то, что не смогла дать ему мальчиков, которых он так отчаянно хочет. Она убедила себя, что подвела его. Что она подвела Господа. Ты можешь не винить его, мама, но я чертовски уверена в этом. И я тоже виню тебя.
В обычный день я бы оставила эту группу ульев напоследок, но сегодня был необычный день. Мне нужен покой, мне нужно подумать, а это значит, что придется сначала отправиться на свой склон. Гребень холма покрыт деревьями, и мои ульи находятся прямо на опушке леса, скрытый от вида жалкой маленькой группы зданий большим валуном. Я установила его здесь не только потому, что это идеальное место для моих пчел — неглубокий склон покрыт полевыми цветами, но и потому что это мое любимое место на территории. Оттуда я могу видеть далеко, и мой взгляд теряется за горизонтом, мечтая о лучших днях.
Сегодня мне снилось, что мама решила сбежать со мной. Она должна хотеть этого, если ее так же, как и меня, ужасает сама мысль о моей женитьбе на сыне сатаны.
Как это могло случиться? Проснется ли она однажды и поймет, что это неправильно? Что отдавать меня этому чудовищу-садисту было неправильно? Я вздыхаю. Я лучше буду просто приукрашивать эту часть мечты. Дойдя до того места, где мы уходим, и Дэниел с Джошуа пойдут с нами.
Конечно, остается вопрос, куда бы мы убежали.
Я долгое время мечтала просто вернуться домой. Даже если мой отец мертв, дом не исчез. Он перешел бы маме и мне. После второго моего возвращения и длительного исцеления я узнала обратное. Отец Эммануил показал мне распечатку юридической поверки. Мой дом пропал, его забрал банк. Может это быть подделкой? Возможно. Я не знаю. Я понятия не имею, как выглядит настоящая юридическая проверка.
Если бы знала, где Шон, я бы тут же пошла к нему. Когда мы были маленькими, он был моим защитником. Когда мой отец вернулся с войны с одной ногой, многие дети высмеивали меня за то, что у меня отец-калека, или спрашивали, сколько детей убил мой отец. Благодаря Шону, никто из них не делал этого больше одного раза. Заступится ли он за меня сегодня? С тех пор прошло так много времени.
Где он сейчас? Что он делает? Неужели он все еще служит на флоте? Лежа на траве в тени моего валуна, я смотрю на пушистые белые облака над головой. Белый, как матросская форма. Я хихикаю при мысли о таком серьезном Шоне Пирсе, возвращающемся домой с работы в матросском костюме. Это кажется забавным и глупым, но затем мне приходит в голову совсем другая мысль: а что, если Шон вернется домой со своего корабля ко мне, и я встречу его у двери в его униформе?
Мысленно я вижу, как загораются его глаза, когда мои бедра покачиваются в такт ритму, который слышим только мы вдвоем, и я медленно сбрасываю каждую часть униформы, одну за другой, оставляя след белой ткани до самой нашей спальни. А когда мой любимый не сможет дождаться, пока мы доберемся до спальни? Ну, по правде говоря, я тоже не могу.
Живя на ферме все это время, я приобрела прочное понятие о физиологии полового акта. Я видела коров, овец и коз, принимала роды у скотины, но все, что за пределами физической стороны? У женщины, которая замужем пять лет, не должно быть никаких тайн или курьезов в спальне, но, с другой стороны, очень немногие женщины имели такой брак, как мой.
Что бы Шон хотел? Что сделает его счастливым? Что заставило бы его хотеть меня больше всего? Я не знаю большего, но пытаюсь угадать во сне. Но это всего лишь сон наяву. Это не настоящее. Он приходит ко мне домой каждый день, и мне нечего бояться, когда там мой защитник. В моем воображении нет боли, когда хожу и когда танцую для него, я делаю это на двух идеальных, прямых ногах. Я могу обхватить его двумя ногами и... ммм.
О, Шон. Где ты сейчас? Надеюсь, ты здоров и счастлив, где бы ты ни был. Я так по тебе скучаю.
Его здесь нет, но я не позволю этому сбить меня с толку. Нет. Мне двадцать три года. У меня еще целая жизнь впереди. На самом деле не имеет значения, если я не знаю точно, где будет мой следующий дом. Что действительно важно, так это то, что я знаю, что он где-то там, потому что одно абсолютно точно: он никогда не был и никогда не будет здесь, в этом богом забытом сообществе.
Глава 4
Шон
Утро четверга, 11 августа 2016 года.
К тому времени, как встаю утром, мама уже уходит на работу, а я остаюсь дома один со своим новым отчимом.
Я знал Уильяма Двайер всю свою жизнь. Он и его жена Хизер — теперь бывшая жена, полагаю — были нашими соседями. Я нянчился с их дочерью Кортни, когда учился в средней школе.
Билл и мой отец росли вместе, вместе ходили в среднюю школу. Они вместе вступили в армию. И вместе вернулись, после купили дома по соседству. Они получили работу на верфи, ремонтируя и переоснащая корабли «Линии Макгуайра». После 11 сентября они оба записались в Национальную гвардию штата Мэн вместе со 172-м батальоном из Брюэра. Они вызвались добровольцами на срочную службу и отправились в Ирак. И вместе подорвались во второй битве при Фаллуджи в 2004 году.
Но домой вместе они уже не вернулись. Билл Двайер поехал в Ландштуль в Германии, где врачи подлатали его настолько, что он смог поехать в медицинский центр Уолтера Рида, а затем обратно в Мэн. Папа добрался до дома намного быстрее, чем его лучший друг. Он уже неделю пролежал в земле на Национальном кладбище Тогус, прежде чем Билла доставили по воздуху к Уолтеру Риду.
Я спускаюсь вниз, привлеченный запахом кофе. Билл на кухне, я слышу звон посуды.
— Доброе утро, Шон. Добро пожаловать домой.