Сегодня у нас урок польского. Как правило, Ани проводит его в холле. Я тоже решила заняться языком. Хоть какая, а польза — несколько иностранных слов выучу. Здесь ведь больше нечего делать. Кроме учебников, у меня нет никакого чтива. Да и, признаться, я почти не заглядываю в них.
Вхожу в холл. Ани пока еще не пришла. Все переговариваются друг с другом, повторяют материал, пройденный на прошлом занятии:
— Цо то йест? То йест мое дзецко.
— Я йестэм жона. Ты йестеш монж.
— Понедзявэк, вторэк, шрода, чвартэк, пьёнтэк, сомбота…
Смотрю на этих ученичек, и смех разбирает. До чего же прилежные! А в школе небось были лоботрясками… Да, матушка-жизнь быстро изучит уму-разуму. Прихватит если, не то что школу вспомнишь, детсадовские песни запоешь.
Но вот входит Ани.
— Дзень добрый!
— Дзень добрый, пани Ани! — отвечают все хором.
Присаживаюсь рядом с Матушкой, которая не обращает на меня внимания и бормочет как заведенная:
— Проше бардзо, пани! Пенькна погода! Слоньце и вода!
— Ты тоже будешь вешать людям лапшу на уши, что была в Польше? — Я подталкиваю Матушку локтем.
— Хм! Добраноц, пани! — не реагирует она.
— Не понимаю, зачем тебе этот «пши-пши»? — не унимаюсь я.
— Для морских целей, — бросает она и шпарит дальше: — Называм ще.
— Для чего?
— Говорю тебе, для морских целей, — произносит она назидательно. — Приезжаешь на море, а там наш Ганя ищет что-нибудь иностранненькое — пусть сова, но лишь бы с другого села! Ну а коли так — на тебе: пши-пши, бардзо-мардзо — вот те и импортная мадам.
— Но ты же говорила, что теперь для тебя главное — семья.
— Семья, моя девочка, не имеет ничего общего с любовью. Это как две параллельные прямые, которые не пересекаются нигде и никогда: ни во времени, ни в пространстве.
У нее тут же готов ответ на любой вопрос. Чтобы придать своим крылатым выражениям больше значимости, она и вставляет свою излюбленную фразу: «Как говорит один писатель». Однажды я спросила, какой писатель сказал, что любовь и красота спасут мир и человечество, и Матушка не задумываясь ответила, что писателей много, а она одна — и не обязана помнить их всех. По ее мнению, женщина должна помнить только имена своих любовников, на случай если кто-нибудь из них когда-нибудь станет известным, чтобы можно было в подходящий момент произнести небрежно так в какой-нибудь компании: «Ах, какой роман был у меня с этим человеком! Я его бросила, а он, бедняжка, вены себе перерезал. И надо же — выжил!»
— Значит, запомнили? — слышу я голос Ани. — Музыку Шопена вы слушали во дворце «Лазенки», в летнюю резиденцию Виланув идет сто четырнадцатый автобус, а самые дешевые джинсы стоят тысячу злотых… А сегодня мы познакомимся с древним кварталом Варшавы — Старым Мястом.
Вот это уже интереснее. И потом, вся эта обстановка напоминает мне школу, а я представляю, как здорово будет в университете. Какая досада, что в прошлом году мне не хватило одного балла. В этом году я, правда, тоже не очень-то готовилась. Да и разве с Жорой останется время на подготовку? Он слушать не хотел ни о каком институте. У него вообще пренебрежительное отношение к высшему образованию. Меня же сейчас может спасти только одно: упорная подготовка к экзаменам. Смотришь, так и никакие кошмары не пойдут в голову… Ну что тут страшного, что я рожу внебрачного ребенка? У меня ведь на лбу об этом не напишут? А в университет я должна поступить непременно. Закончу университет, начну работать по специальности. Я хочу быть независимой и самостоятельной. А если я не устраиваю кого-то, то, как говорится, мое вам с кисточкой.
Да, а ребенок?
Только сейчас я впервые понимаю, что во всей этой истории, происшедшей со мной, присутствует еще один человек, третий. Вообще-то особенно я стала задумываться о своем ребенке после того, как побывала в детском отделении. И все же думаю о нем как-то не по-матерински, а точно так же, как думала, например, о Елене, о других детях. А совсем недавно обнаружила в себе какие-то новые чувства. Впервые меня поразила такая мысль, что от меня, матери, зависит, останется ли жив мой ребенок. Что, взяв ребенка, я спасу его, спасу ему жизнь, оставив — обреку на смерть… Нет, я что-то не то говорю. Какие-то глупости лезут в голову. Ведь к ребенку привязываешься, когда воспитываешь его с самых пеленок, когда он постоянно при тебе. А так — что? Рожаешь (если не хочешь смотреть на него, можешь не смотреть) — и забываешь весь этот ужас. Словно и не было никогда никакого ребенка. А если еще и наркоз сильный дадут, то и о самих родах не останется никаких воспоминаний.