— Ангел, — говорит директриса, вползая в кабину вслед за тетей Еленой. — Повтори трижды стихотворение, чтобы запомнить хорошенько к завтрашнему дню. У нас будут уважаемые люди! Я вернусь в девять и всех проверю. А Гергана пусть играет!..
Как только Пехливаниха начала отдавать свои распоряжения, все разбежались кто куда. Остались только я, Жора, Матушка и Мира.
Но вот машина тронулась, и Матушка предложила, как всегда, когда мы оставались без начальства: «Пойдемте-ка в кондитерскую». Мы бросились целовать ее. Вот это друг так друг!
А теперь, когда мы узнали, что Матушка когда-то была вместе с нашими мамами, она стала нам еще ближе и роднее. Только вот Мира пока еще ничего не знает, и мы с Жорой не решили, говорить ей или нет. Все-таки она девчонка и может проболтаться, обязательно захочет похвастаться перед Герганой Африкой. Да и потом, мы еще не дочитали до конца дневник тети Елены.
В кондитерской мы ели пирожные и мороженое, выпили по бокалу бузы[8]. Все это время я не сводил с Матушки глаз и думал о том, что, если она знала мою маму, говорила с ней, слышала ее голос, значит, мама существует, она настоящая, она есть где-то. Если жива. А если нет?.. Как только я подумал об этом, мне стало страшно. А вдруг с ней что-нибудь случилось?.. Скажем, болеет, а некому сходить в аптеку за лекарством, поднести воды, чтобы запить таблетки… А если я буду рядом с ней, я так буду заботиться о ней, от всех болезней уберегу!..
И тут я сделал страшную ошибку, Жора потом чуть не отлупил меня за это. Я так испугался, что, может быть, мама больна или умерла, что забыл обо всем на свете, и, когда Матушка встала из-за стола, чтобы принести нам еще по бокалу бузы, спросив, как всегда: «Сначала скажите, любите ли Матушку?», не выдержал и выпалил: «Матушка, моя мама Ани жива?»
— Что-что? — переспросила Матушка.
В это время Жора пнул меня ногой под столом, но остановить меня было уже невозможно.
— Я все, все знаю! Все! И о тебе, и о маме, и о Жориной маме, и о Мириной… Ты их знаешь… Вы вместе родили нас!
До меня дошло, что я говорю, только тогда, когда я увидел склоненную в отчаянии голову Жоры и огромные Мирины глаза, которые смотрели то на меня, то на Матушку и вдруг наполнились слезами. Затем Мира заплакала в голос и бросилась к Матушке.
Все вокруг стали оборачиваться на нас.
— А ну-ка, пошли обратно! — сказала Матушка раздраженно и, как только вышли на улицу, спросила строго: — Кто сказал вам это? Твоя мама? — посмотрела она на Жору.
— Мы узнали об этом из ее дневника, — признался он, видно поняв, что уже нет смысла скрывать от Матушки.
— Что это за дневник? Где он?
— У нас дома, — соврал Жора не моргнув глазом. — Я случайно нашел его.
— Мать знает?
— Нет.
— Значит, так: вы ничего не будете ей говорить, ясно? Никому ни слова.
— Ясно. И все-таки скажи, что ты знаешь о матерях Ангела и Миры?
— Матери Ангела и Миры?.. — произнесла Матушка задумчиво. — Все равно что их нет.
— Как это нет, когда они есть? — возразил я.
Но Матушка не ответила и, обняв Миру, заторопилась к Дому.
Когда мы вернулись из кондитерской. Матушка еще раз предупредила нас, чтобы мы никому ничего не говорили, и ушла с Мирой в дом, а мы побежали в беседку, будто бы для того, чтобы поиграть в «несердилку». Какая там «несердилка» — читали дневник тети Елены.
Стало темнеть, Жора достал батарейку с лампочкой, прикрученной к ней проволокой, и мы продолжили чтение. Из дневника становилось совершенно ясно, что мама дружила с тетей Еленой очень даже крепко. Если я найду ее, скажу, что мы с Жорой тоже друзья. И тут я спохватился: ведь в дневнике в нескольких местах говорится о том, что мама не хотела брать меня, так как считала, что главное для нее — живопись… Хорошо, темно было и Жора не заметил моих слез… «Ладно, не хочет — не надо», — подумал я, но тут же сообразил: да ведь она тогда не хотела, а сейчас все может быть наоборот. Вдруг и она тоже одна-одинешенька, как я?.. Только было хотел сказать об этом Жоре, как прозвенел звонок на ужин. Есть нам не хотелось, но все же мы решили сходить в столовую, чтобы Матушка нас не искала.
На ужин была какая-то замазка, которую я терпеть не могу, потому что мы едим ее почти каждый день. Мы выпили только компот, а когда Матушка стала раздавать добавку — ясное дело, с нас начала, — в дверях появилась директриса с учителями. Наш стол у самой двери, и Пехливанова крикнула Матушке:
— Заканчивайте кормежку! Всем приготовиться к генеральной репетиции!