Вдруг дверь с шумом распахивается, троица входит в палату и направляется к Милке: ужин принесли. Отворачиваюсь к стене, но Матушка склоняется ко мне и говорит:
— Тетя Веса сказала, мол, если бы знала, что сегодня приедет Леночка, приготовила бы что-нибудь повкуснее. Да только она ни по телефону не позвонила, ни по радио, ни по телевизору не сообщила, что решила нас посетить! Говорит, в следующий раз надо заранее предупреждать.
Даже не шелохнусь. С меня достаточно на сегодня этого плоского юмора.
— Леночка, ну-ка вставай, перекуси, — не унимается толстая и хватает меня за плечо своей мясистой лапой. — Сыр и реване. — Молча сбрасываю ее руку, и толстуха больше не настаивает. — Дело хозяйское, только если ночью кишки марш заиграют, пеняй на себя.
Кто-то включил портативный телевизор, свет гаснет, и все укладываются по койкам. Показывают передачу для отдыхающих Черноморья. Ужасно хочется посмотреть, но боюсь, что девицы снова начнут приставать. Лучше постараюсь уснуть. Но, как назло, не могу сомкнуть глаз.
— Эх, девчата, какая сейчас жизнь на море! — произносит мечтательно Матушка.
— Жизнь, когда есть «мани», а когда их нет — все равно что здесь кукуешь, — говорит Гена.
— Ха-ха! Матушка круглый год вкалывала как пчелка, но зато один месяц в году царицей жила. На самых дорогих курортах.
— А я прошлым летом экскурсоводом ездила. Группу возила в Польшу, — сказала Ани.
— Надо же, и как это мы раньше не познакомились? — оживилась Матушка. — Такая шикарная получилась бы компания.
— На следующий год эта возможность вам представится, — заметила Гена.
— Э, нет. Матушку вычеркни из списка. Отныне я семейный человек! — заявляет толстуха, похлопывая себя по животу. — Всех мужчин отпускаю к молодому поколению, а самых красивых из них отдаю Леночке.
Воцаряется тишина. Наверное, все четверо с ухмылкой поглядывают на меня.
— А она, похоже, не поняла, что мы — порядочный дэушки и не заводим знакомств с незнакомыми мужчинами, — слышится иронический голос Гены. — Ани, будь любезна, посмотри, по другой программе нет классической музыки? Я с детства обожаю классику.
Тоже мне, острячки. Ничего, острите себе на здоровье, а я помолчу. На сегодня с меня достаточно нервотрепки. Постараюсь уснуть. Постепенно усталость берет свое — и я проваливаюсь куда-то… Но вдруг — то ли от шума телевизора, то ли от громкого возгласа девиц — вздрагиваю и просыпаюсь. В палате темно, только слышно, как бухтит Матушка:
— Этот Лолов или моралист, или мужик никудышный. Столько дам, а он дрыхнет в своей ординаторской…
— Так в чем же дело? Идешь в ординаторскую и заводишь с ним флирт, — смеется Ани. — А если начнет кричать и сопротивляться, пук ваты в рот — и баста!
— В прошлом году одна такая смелая и нашлась — так он выгнал ее с треском.
— Если это была не ты, тогда я — трамвай! — произносит Ани вслух, словно читая мои мысли.
— Ах, девчата, зеленые вы еще! — перекрикивая общий хохот, заявляет Матушка. — Не знаете, что значит для настоящей женщины месяц без мужчины… Что-то голова моя не того, будто обручем схвачена… Ну, Ани, держись, ты — Лолов! — орет толстуха и бросается к Ани.
Обе начинают хохотать и понарошку бороться.
— Как тебе не стыдно, а? — кричит Ани, копируя голос какого-то мужчины. — Я женатый человек, порядочный, доктор!.. На помощь! На по-мощь!
Остальные хохочут, сумасшедшие, да и как не хохотать — одна порода! Дьявол дернул меня явиться сюда! Дождалась бы декрета, ведь уже и квартирку подыскала приличную. Надо было уйти отсюда сразу. Этих девиц я вмиг раскусила — от таких можно ожидать все что угодно. Ну и компания! Двое скоморошничают, а остальные от восторга прямо чуть ли в ладоши не хлопают. Ах, скажите, как смешно!
Вдруг, сама не знаю почему, я вскакиваю и выбегаю из палаты. Куда? В ординаторскую. Она на этом же этаже, только в конце коридора. Нетерпеливо стучу в дверь, вхожу. На кушетке лежит мужчина лет сорока, читает. Наверное, это и есть Лолов. Увидев меня, он опускает книгу и ждет. А я вдруг словно окаменела и не знаю, с чего начать. Точнее, я даже не знаю, почему пришла сюда, наверное потому, что просто хотела уйти из палаты. По лицу Лолова ползет ироническая усмешка. Он оглядывает меня с головы до ног и останавливает взгляд на груди — оказывается, почти все пуговицы моей ночнушки расстегнуты. Судорожно застегиваю рубашку, чувствуя, что вся горю, и не столько от стыда, сколько от злости. Что думает этот старикан? Что я такая же, как та дама, которая приходила к нему в прошлом году?