Михаил Суслов, прозванный у журналистов «серым кардиналом», берег как зеницу ока чистоту партийной идеологии. При нем строго следовали указаниям из Москвы руководители братских компартий. Партия и лично Брежнев высоко ценили безотказного друга и соратника по Политбюро. М. Суслов – единственный, кто удостоился похорон на Красной площади, погребен в могиле в тылу Мавзолея, что по кремлевским традициям полагалось лишь покойным генеральным секретарям.
Михаил Андреевич пользовался признанным авторитетом в партии и в высшем руководстве страны. Поэтому не удивительно, что ему поручили сделать доклад на историческом октябрьском Пленуме ЦК 64-го года об ошибках Хрущева. Объективный доклад, основанный на фактах и теоретических выкладках, вызвал одобрение участников Пленума. Хрущев в своем крикливом стиле стал было защищаться. Но, послушав выступавших в прениях с осуждением его деятельности, стушевался, просил прощения, даже расплакался. Он рассчитывал еще поработать. Не вышло. Впервые в истории нашей партии демократично, голосованием он был снят с поста первого лица. И ничего экстраординарного не случилось.
Борис Чирков
Не помню, кто из друзей заметил, что моя молодая супруга Елена находилась «в положении», и стал советовать: «Если родится сын, надо дарить роскошную шубу жене». И надо же такому случиться – в срок появился на свет мой наследник, и пришлось купить норковую шубу. Елене шуба понравилась, она показывала ее подружкам. А мне шуба испортила жизнь. Моя прелестная Елена выглядела в шубе толстушкой, тетенькой под сорок лет. Толстушек я не любил с детства и просил жену шубу продать или подарить.
Однажды, вернувшись из редакции домой, я увидел необычную картину. На столе была разложена шуба, и какой-то мужичок щупал и разглядывал мех. Он настолько низко склонился над шубой, будто пытался нюхом установить, не поддельный ли мех. Возле мужичка стояла Елена. Мужичок ощупал рукава, воротник шубы и сказал: «Хорошо. Берем». И повернулся ко мне. Мы встретились лицом к лицу. Не знаю, что чувствовал мой незнакомец, но я точно переживал шок.
Вот так встреча! В моем доме, передо мной находился великий русский актер Борис Чирков. Видя мое замешательство, он сказал: «Дорогая роскошная шуба! Такую вещь надо обмыть. Пожалуйте ко мне домой в гости. Это недалеко». Борис Петрович Чирков жил в высотном доме напротив метро «Лермонтовская», точнее, само метро, называвшееся при строительстве «Красные ворота», располагалось в чреве красивого высотного дома. Квартира наших новых знакомых была небольшой, но уютной. Застолье продолжалось недолго. Борис Петрович повел меня в свой кабинет с книжными стеллажами по всем стенам. Он пояснил, что на полках есть все, что заинтересует специалиста-коллекционера. А его увлечение – собирать редчайшие произведения классиков в миниатюрных изданиях, иные не больше спичечной коробки. Выдвинул книжный ящик и показал с десяток таких раритетов.
Но, конечно же, его главной страстью было актерское искусство. Чем больше ролей, чем более они разные, тем счастливее становился Борис Петрович. И так – многие истинные актеры. Я узнал от него, что он до сих пор любит сыгранного в фильме «Чапаев» старика. Роль-то на пять минут! А как сыграна! Теперь не показывают этот блестящий фильм, а жаль. Чирков-старик (ему тогда было чуть больше 20 лет) спрашивает Василия Ивановича: «Кто тут из вас Чапай?» – «Ну, я» – ответил комдив. Старик: «Что ж получается, белые придут – грабят, красные тоже. спасибо, вернули
утащенное у крестьян. А вы, Чапай, народ интересуется: за коммунистов или большевиков?» Василий Иванович задумался. Наконец ответил: «Я за интернационал!»
Мы, будучи маленькими пацанами, впервые смотрели «Чапаева» в тридцатых годах, сидя на полу у экрана, и вскакивали, топали ногами, кричали «ура», когда в конце кинокартины наша конница несется громить белых, мстить за гибель любимого командира. А старик? Борис Петрович напомнил, что месяца через три он уже снимался в знаменитом, обошедшем экраны мира фильме-трилогии «Юность Максима». Его песенка «Крутится, вертится шар голубой; крутится, вертится над головой.» стала на десятилетия любимейшей мелодией советских людей. Борис Петрович был завален тысячами писем, в которых требовалось одно – рассказать, что случилось далее с Максимом. Так появились фильмы «Возвращение Максима», «Выборгская сторона». Актер был, как говорится, в зените славы.
Но «Юность Максима» могла и не выйти на экраны. Тридцатые годы – время литературных споров, кинокритики не восприняли «Юность». И лишь случай помог. Уговорили посмотреть картину верховного вождя в искусстве – самого Сталина. При просмотре присутствовали режиссеры Козинцев и Трауберг. И также Калинин, Каганович и другие «жрецы». Делали замечания. «Не было в Питере такого завода», – сказал Калинин. Кто-то из членов Политбюро заметил: «Паренек – рабочий, а сочинил прокламацию к забастовщикам. Будто не было тогда интеллигентов». Рассказывали, что из-за критических замечаний Козинцев потерял сознание. Трауберг в своих воспоминаниях о Чиркове пишет, что никто не падал в обморок. Но просмотр прошел без положительных замечаний. Лишь когда режиссеры уходили, Сталин выкрикнул: «А Максим – хорош. Хорош Максим!» Еще бы! Его сыграл артист с лицом рабочего паренька, родом из Вятской губернии. То была путевка на большой экран.