Погиб и наш преподаватель физкультуры Яков Никитович Акимов. (Он, кстати, руководил кружком ГТО.) Его фамилией открывается школьная мемориальная доска, на которой начертаны имена многих моих товарищей. Я не знаю обстоятельств гибели Якова Никитовича, но уверен – он дрался самоотверженно, до последней капли крови. Коренастый, мускулистый, отличный лыжник и гимнаст, он снискал среди нас большое уважение.
Школа была для меня вторым домом. Утром – классные занятия, после обеда – быстро готовил домашние задания, а по вечерам – волейбол. Яков Никитович доверял нам ключи от спортзала, и мы «рубились» одни допоздна. Одно время по вечерам в школе нас учили бальным и современным танцам (фокстрот, танго, вальс-бостон). Дважды меня пригласила на вальс Нина Александровна и похвалила мои танцевальные способности.
Развлечений в школе было предостаточно. Как вспоминали потом однокашники, я участвовал в драмкружке и играл роль Скалозуба в «Горе от ума». Этого я не помню. Зато на школьной фотографии увидел себя в составе доморощенного джаз-оркестра. Им руководил десятиклассник Иосиф Михайловский, прекрасно игравший на фортепьяно и на чудо-инструменте – ксилофоне. Тогда джаз был очень популярен. По радио звучали мелодии Государственного джаза СССР под руководством В. Кнушевицкого. В крупных кинотеатрах столицы играли свои джаз-оркестры, и мы ходили слушать их, пополняя свой репертуар. Я обычно посещал кинотеатр Парка культуры и отдыха им. М. Горького, что у Крымского моста. Там в голубых костюмах с белыми лацканами выступали музыканты под управлением Фельдмана. Они играли популярные американские мелодии: блюз «Луна», быстрое фокстротное сочинение «Охота на тигра» и другие. А часто исполнялись песни из идущего в тот день нового советского кинофильма, например из фильма «Волга-Волга». В фойе очень дешево продавались ноты этих песен, в которых так нуждались мы – школьные джазисты.
Во время первой бомбежки Москвы в кинотеатр попала бомба, и он перестал работать. Вернувшись из армии в 1946 году, я пытался разыскать любимый джаз в «Ударнике», «Колизее» и других кинотеатрах. Но тщетно. Однажды, на Крымском мосту, встретил знакомого гитариста из джаза Фельдмана. Он, конечно, не знал, кто я такой. Но я-то запомнил его веселый нрав, улыбку и голос. Он ошеломил меня рассказом. Все джазисты записались в ополченцы и погибли под Москвой. Гитарист остался жив – заболел перед отправкой на фронт.
Помнится, в 1943 году я с группой летчиков проезжал через родную Москву в Казань за новыми бомбардировщиками. Разыскал Нину Лобанову, поинтересовался, где сейчас учительница немецкого языка. Оказалось, она вынуждена была уйти из школы, превращенной в военный госпиталь. Узнав адрес, я поспешил к любимой наставнице. Нина Александровна жила в деревянном полубарачном доме. Очень похудела, живя на скудную карточку служащего. Я был предупрежден о ее бедности и захватил весь сухой паек, выданный на дорогу до Казани. Испытывая чувство смущения, я за разговором вручил паек не менее смущенной учительнице. Что там было? Банка тушенки, сахар и хлеб. Краска смущения покрывала мое лицо при воспоминании о времени, когда учительница одаривала меня шоколадками.
Сейчас я думаю вот о чем: до сих пор живет в душе и уме удивление, как плохо вооруженные солдаты и ополченцы остановили закованного в броню врага. Марш Гитлера сорвали стойкая вера, мужество и самопожертвование наших отцов и сыновей. Эту веру, эти черты воспитала в нас советская школа.
ГДЕ НАЧИНАЕТСЯ АВИАЦИЯ
Подмосковная электричка довезла нас до авиационного городка. Когда мы подходили к пропускной будке, я развернул командировочное предписание и вспомнил, как его подписывал незнакомый лейтенант пункта сбора летного состава, что размещался у стадиона «Динамо». Он несколько раз пытался прочитать мой документ, поставить подпись и печать, но в комнату все время входили какие-то люди, выглядевшие весьма странно. Некоторые в рваной одежде, небритые, один даже в лаптях, рубашке-косоворотке, подпоясанной веревкой.