– Ну, я не такая смелая, как ты. Мне необходим мир, в котором я родилась, это мой мир, в нем я работаю, знаю правила игры.
– Но когда люди заключают брак, разве это не повод создать свой собственный мир?
– Согласна. И я восхищаюсь тем, что ты делаешь в ООН, твоя преданность гуманитарным целям, это просто невероятно. Это так не похоже на то, что делают мои друзья, мои сослуживцы, которые совершенно не интересуются тем, как живут другие люди.
– В чем же тогда проблема?
– Ты знаешь, Пол. Мне хотелось бы иметь семью, где отец моих детей всегда был бы рядом. Но ты вечно куда-то уезжаешь. А когда возвращаешься, единственное, что тебе нравится, так это твои вечные шахматные партии в Гринвиче.
– Многие люди имеют семьи и при этом постоянно находятся в разъездах. Мои родители годами так жили.
– Твои родители жили замкнуто. А я так не могу. Кроме того, у меня своя работа, я борюсь за собственность, и это только начинает приносить свои плоды.
– Знаю. Ты имеешь в виду квартиру на Пятой авеню, которую собираешься купить.
Пол услышал в трубке, как у Элизабет перехватило дыхание. Он затронул запретную тему. Она завелась с полуоборота, как хорошо отлаженная машина. Разговор грозил утратить теплоту и сердечность, скатившись в вязкое топкое болото, если бы Пол вовремя не остановился. По всей видимости, Элизабет уже не могла сдержаться, настолько она была взволнована.
– Да как ты смеешь говорить о квартире, от которой я отказалась несколько месяцев назад, ты, кто никак не соглашается съехать со своей двухкомнатной в Гринвиче. Там у нас ничего не получится, туда даже пригласить кого-нибудь нельзя, не то что детей завести.
– Мне очень жаль…
– Ты уже третий раз говоришь, что тебе жаль, – ледяным тоном отрезала Элизабет.
– Но я и вправду сожалею обо всех неловкостях и неудобствах, которые причиняю. Но есть то, от чего я не могу отказаться, и то, что не могу тебе предложить.
Элизабет молчала. Наступил решающий момент в их отношениях.
– Я выбрал дело жизни, которое не принесет мне ни славы, ни личного обогащения, но оно дает мне много большее. И я не собираюсь возвращаться к карьере адвоката по недвижимости, чем занимаются твои друзья. Я никогда не куплю себе дом в Хэмптоне, никогда не буду по уик-эндам гонять на гидроцикле по волнам. Зато я могу предложить тебе и нашим детям жизнь, полную открытий и смысла. Жизнь, в которой есть место заботе о других.
Элизабет снова замолчала. Пол почувствовал, что готов положить конец их неудавшемуся браку.
– Я думал, что именно это ты и ценишь во мне. Мне нравилась решимость, с которой ты выбрала человека столь не похожего на твое окружение. Ты так гордилась мной перед своими подругами.
– Так оно и есть, я по-прежнему горжусь тем, что рядом с тобой. Но я думала, что ты будешь более гибким в своих принципах. Ты ведь тоже не очень-то старался понять меня.
Пол знал, что он тоже во многом неправ. Он вступил в этот брак, почти ничего не изменив в своих холостяцких привычках, вплоть до того, что не поменял квартиру, в которой жил. Какое-то время он соглашался участвовать в общественной и светской жизни Элизабет, но мало-помалу, не вникая в суть проблемы, он становился все более безразличным и, в конце концов, вернулся к своей отшельнической жизни. В глубине души он понимал, что, несмотря на чувства, которые продолжал испытывать к жене, их брак был союзом карпа и кролика, как называли его некоторые из их общих друзей. У Элизабет были все причины для недовольства, ибо он не оправдал ее ожиданий. А он не знал, что с этим делать.
– Есть то, что само собой подразумевается, когда люди вступают в брак, – продолжила Элизабет.
– Что, например?
– То, что каждая женщина хочет иметь детей, что надо как-то подготовиться к этому, что-то обустроить, чем-то и пожертвовать.
– Не думаю, что ты готова чем-то поступиться. Ведь не собираешься же ты оставить работу? Или тогда мне бросить свою, чтобы постоянно быть в Нью-Йорке? Мы так не договаривались, когда женились.
Элизабет снова взорвалась.
– Ну почему ты все доводишь до абсурда? Все не так просто решается.
– К сожалению, это так. Ты ведь не можешь отказаться от своего образа жизни, а я не могу поступиться своим служебным долгом. Как с этим быть?
Пол встал и направился с террасы в свой номер. По коридорам уже сновал гостиничный персонал, и ему не хотелось, чтобы слышали его разговор на повышенных тонах.
Последние несколько минут Пол так погрузился в свои мысли, что вел машину, не обращая внимания ни на что вокруг. Автомобили, шедшие впереди, вдруг внезапно замедлили ход. Пол резко затормозил. Он пришел в себя и снова сосредоточился на дороге. Живописные пейзажи Прованса возвращали его в реальность, музыка заглушала шум мотора, создавая романтическую атмосферу побега. Но теперь виртуозные пассажи Пэта Метэни скорее усилили его недовольство. В то утро дело кончилось тем, что Элизабет бросила трубку. Как это часто теперь бывало, тон разговора становился все более раздраженным, и доходило до того, что казалось, будто слова – это удары ножа, который врезается в живую плоть близкого человека. После такого у обоих оставалось ощущение опустошения, а часто и стыда за то, что позволил завлечь себя в гадкий спектакль, который столь часто разыгрывают миллионы супружеских пар. Но хуже всего было то, что Пол испытывал чувство вины перед Элизабет, потому что он никогда не был с ней до конца честен. Ему казалось, что он влюблен, но это было иллюзорное чувство, приглушенное эхо той, другой истории, в которой Пол никогда не признавался Элизабет. Именно это было причиной того, что они все больше и больше отдалялись друг от друга. Пола осаждали воспоминания о юношеской любви, равной которой у него до сих пор не было. Он сознавал, чем закончится история теперешняя, речь шла лишь о том, кто первым осмелится сказать решающее слово. Готов ли он был бросить Элизабет в одиночество большого города? Была ли мысль об этом причиной того, что он сохранял еще некоторые иллюзии? Надолго ли?