– Пит, ты в порядке?
Китнисс, зевая, входит в приоткрытую дверь. Я часто моргаю, боясь поверить своему видению. На ней белая кружевная сорочка до колен, а волосы свободно спадают по плечам. Жена выглядит домашней и такой милой, что у меня щемит сердце. Так не бывает, и уж точно не со мной.
Быстро киваю, не желая беспокоить Китнисс своими сомнениями.
– Ты кричал, – не соглашается она, сначала усаживаясь на край кровати, а потом, откидывая одеяло, придвигается ближе ко мне. – Снова кошмары?
Я прикрываю глаза, пытаясь понять, где правда, а где вымысел. Темница, месяцы плена… Антониус и пытки, которые он устраивал… Китнисс, изнасилованная и убитая на моих глазах… Дурной сон? Снова провожу рукой по животу – шрамов нет.
Чувствую легкое прикосновение ее пальцев к своему плечу: она пробирается выше, поглаживает за ухом, легко царапая мочку.
– Все хорошо, – шепчет Китнисс. – Я рядом.
Ее голова ложится мне на грудь, а теплая ладонь скользит по моей коже.
– Просто плохой сон…
Накрываю ее руку своей, крепко сжимая тонкие пальцы. Китнисс похожа на мираж, который я страшусь потерять, но она не исчезает.
– Где ты была? – мне кажется, я откуда-то знаю ответ, но все равно спрашиваю.
– Тэм плакал, – спокойно поясняет Китнисс. – Риса погасила лампу, а ты ведь знаешь – он боится темноты.
Я озабоченно хмурюсь.
– Уже лучше?
– Да, Пит, – губы Китнисс касаются моего подбородка. – Дети спят, все хорошо.
Провожу ладонью по ее волосам: мягкие, скользящие между пальцами прядки. Я окутан ненавязчивым ароматом еловых веток – перевожу взгляд в дальний угол спальни и нахожу, что искал: там, в вазе, стоит пушистая лапка, украшенная несколькими блестящими игрушками.
Я дома.
Китнисс вытянулась вдоль моего тела; я ощущаю ее тепло, обволакивающее меня. Выворачиваю руку так, чтобы крепче стиснуть ее в своих объятиях.
– Раздавишь, – недовольно бурчит Китнисс, но я чувствую, как она улыбается. – Давай спать?
Жена сладко причмокивает, выбирая позу поудобнее. Ее нога ложится поверх моих ног, а спокойное дыхание чуть заметно холодит кожу у основания шеи.
Прикрываю глаза, боясь поверить в свое счастье. Пытки были такие… настоящие. Мне кажется, я до сих пор слышу крики насилуемой Джоанны, чувствую боль своей раздираемой плоти, вижу, как между пальцами Китнисс фонтаном брызжет кровь!..
Вдыхаю поглубже, стараясь выровнять сердцебиение. Все только сон.
Жена давно спит, а я лежу, глядя в потолок. Меня успокаивает мысль о том, что я точно знаю: внизу, в гостиной, еще не остыли угли в камине, а на столе остался недоеденным новогодний пирог. Сын и дочь спят в детской в конце коридора и чуть свет, я уверен, подымут шум, торопясь поскорее найти подарки, оставленные Сантой под щедро украшенной елкой.
Мой дом, мой рай.
Китнисс во сне шевелится, пытаясь отвернуться, но я не пускаю. Я все равно боюсь, что мир, который сейчас окружает меня, окажется иллюзией и вот-вот исчезнет. К счастью, ничего не происходит – я так и лежу, обнимая любимую, а за окном неспешно вступает в свои права рассвет.
Не замечаю, когда поддаюсь усталости и проваливаюсь в сон, но даже спящий, я чувствую легкие, будто несмелые прикосновения Китнисс к моей щеке, и слышу писк, настойчивый механический писк какого-то прибора. Этот звук мешает и пугает одновременно. Мотаю головой, стараясь отмахнуться от тревожного сигнала, но он будто только становится громче. Неожиданно ощущаю боль в животе, с каждой секундой становящуюся все более заметной.
Запоздало понимаю, что снова погружаюсь в кошмар: мир, где нет запаха елок, нет детей, рожденных в любви, нет даже Китнисс, которая обнимает меня, засыпая. В этом кошмаре она так и осталась лежать на полу пыточной камеры в луже собственной крови. Пытаюсь сосредоточиться и проснуться, вырваться из цепких лап подступающего ужаса, но он словно не пускает: писк прибора становится все отчетливее, все беспокойней. Часто дышу и… распахиваю глаза.
Я лежу на кровати, но все вокруг изменилось. Где-то над головой, справа, пищит медицинская аппаратура; кругом белый плен: провисший потолок палатки, настил на земле, несколько столов и шкафчиков, до отказа набитых склянками с какими-то растворами. Пытаюсь приподняться, но тут же падаю обратно – тело не дает мне причинить себе вред. После секунды размышлений я понимаю, что перебинтован ниже груди и подключен к капельнице. Я все еще в кошмаре, сплю.
Сжимаю ладонь, впиваясь ногтями в кожу, – боль должна помочь, я хочу проснуться и снова оказаться рядом с женой, однако, как я не стараюсь, ничего не меняется: я все еще на больничной койке, раненный и напуганный.
Считаю про себя до десяти, стараясь привыкнуть к новым ощущениям. Каждый вздох доставляет неудобство, но я все-таки могу дышать – уже хорошо.
Вращаю глазами, выискивая хоть какие-то мелочи, которые еще несколько мгновений назад окружали меня: уют, теплота и спокойствие. Ничего этого нет, словно кто-то стер ластиком все, что я так хотел принять за действительность. Хочется поддаться чувству опустошенности и заплакать, но, похоже, мое подсознание затеяло новую игру: возле кровати, на которой я лежу, примостившись на кресле и положив голову рядом со мной, спит Китнисс. Ее темные пряди свободно рассыпались по постели, а вытянутая рука лежит на одеяле на моей груди.
Мое сердце ускоряется, доводя писк прибора до лихорадочного перезвона. Я не могу понять, что происходит: я, очевидно, ранен, но тогда… Я ведь видел, как Антониус перерезал ее горло. Я помню, как она затихла, не сумев остановить кровотечение. После такого не выживают?
Поднимаю руку и провожу по волосам Китнисс: на ощупь они точно такие, как я помню. Не вижу ее лица, но точно понимаю, когда она просыпается: ее тело напрягается, каменея, и уже в следующее мгновение она соскакивает со своего места, стремительно отдаляясь от моей кровати.
В ее серых глазах явственно читается ужас, граничащий с паникой, а на ее шее красуется широкая белая повязка, прикрывающая рану, нанесенную ножом Люцифера.
Это не сон.
– Китнисс! – опираюсь руками на койку по бокам от себя, приподнимаясь, и тянусь к ней, но она лишь делает еще пару шагов назад.
Пытаюсь спустить ноги с кровати, но мое собственное ранение не дает: застонав, я валюсь обратно на постель. Краем глаза замечаю, как Китнисс мечется на месте, не решаясь приблизиться ко мне, и в итоге, круто развернувшись, убегает прочь. Я окликаю ее, но это не приносит никаких результатов.
Лежу, уставившись в потолок, стараясь выровнять дыхание и поверить в то, что только что узнал. Китнисс жива!
Жива, жива!
Жива!
Я не могу успокоиться: счастье, как лавина, обрушивается на меня, подчиняя себе и даже заслоняя беспокойство от того, что Китнисс сбежала. Она жива! Она дышит! Мы оба живы. Мы выбрались из ада.
Я найду объяснение ее поступку и испугу, плескавшемуся в глазах. Я сумею разобраться во всем, но единственное, о чем я могу думать прямо сейчас — Китнисс выжила после всего, что Люцифер сотворил с ее телом.
***
Проходит не так много времени, когда в мою импровизированную палату заходит женщина в белом халате, и следом, стараясь быть незаметной, проскальзывает Китнисс. Она внимательно смотрит на меня, но не приближается, усаживаясь на стул у входа.
– Наконец-то ты пришел в себя, Пит, – говорит женщина, склоняясь надо мной. – Я доктор Меллер, твой лечащий врач. Как ты себя чувствуешь?
– Словно меня ранили, – отвечаю я, не отводя взгляда от Китнисс.
Она боится меня. Не верит, что я реален? Не правда: Китнисс дежурила у моей постели, она гладила меня, пока я был без сознания, – те прикосновения к моему лицу были реальны, они мне не приснились.
Доктор задает мне целую кучу вопросов, проверяя показания датчиков и приборов, контролирующих мое состояние, но мне почти все равно. Я отвечаю, если от меня ждут ответа, и вполуха слушаю рассказ доктора о том, что с того дня, когда нас с Китнисс ранили, прошло почти четыре недели.