– А до рождения никак?
Мы с Китнисс обмениваемся беспокойными взглядами. Врач хмурится.
– Я слышала, что новые методы позволяют и такое, но, насколько я знаю, такое можно проделать только в Капитолии: там оборудование и специалисты. В дистриктах медицина, к сожалению, сильно отстает.
– Ясно, – я вздыхаю и пожимаю плечами.
Доктор Меллер смотрит то на меня, то на Китнисс и добавляет:
– Я понимаю, что это для вас трудная тема, но не могу не спросить: вы уверены, что есть повод для сомнений?
Мы с женой одновременно поднимаем на нее глаза. Врач подбирает слова, стараясь не ранить чувства Китнисс:
– Я уже сказала, что после того, как вас освободили, то сразу же отправили в походный госпиталь. Само собой, сперва занялись серьезными ранами, но я была первой, кто проводил осмотр Китнисс, – они обмениваются взглядами, – но я не обнаружила следов свежей спермы в ее организме, иначе пришлось бы записать это в медицинскую карту.
– Но… – я растерян.
Китнисс сидит красная, как кровавый закат, и, смутившись, прожигает взглядом дыру в деревянном полу.
– Мне нужен от вас простой ответ: кто-то из тех, кто… обижал Китнисс, завершил процесс соития?
Даже меня подташнивает от этого вопроса, а Китнисс, словно ошпаренная, подрывается с места, бросаясь на утек.
– Китнисс! – доктор повышает голос, заставляя мою жену замереть возле двери. – Я понимаю, что тема сложная. Честно, понимаю… – ее голос становится мягче, – но как долго ты собираешься бегать от проблемы? Я полагаю, не одному Питу интересно, кто отец ребенка?
Китнисс долго стоит к нам спиной, ее плечи сгорблены, будто под тяжестью непомерной ноши, а дыхание частое и неровное – приступ паники. Проходит целая уйма времени, прежде чем она возвращается на диван, присаживаясь возле меня, и я протягиваю ей руку: если захочет моей поддержки – я рядом. Когда она вкладывает свои пальцы в мою ладонь, я крепко сжимаю их – холодные, как льдина, и вместе с тем дрожащие, как в лихорадке.
– Успокоилась? – спрашивает доктор.
Китнисс качает головой, вызывая вздох женщины.
– Хотя бы не убегай, ладно?
Явно через силу, но жена соглашается.
– Пит, – врач обращает внимание на меня. – Ты ведь видел, что случилось?
Я сглатываю и говорю, что да.
– Постарайся вспомнить: те мужчины, они получили разрядку?
Китнисс так сильно напрягает свою руку, что ее ногти болезненно впиваются в мою ладонь. Раньше я не задумывался над деталями того, что произошло: наоборот, изо всех сил старался заштриховать мягким грифелем картинки событий тех ужасных дней, оттого сейчас особенно сложно выудить из памяти какую-то конкретную информацию.
– Вроде нет, – наконец, отвечаю я. – Они… Их спугнули выстрелы мятежников: Сэм убежал сразу, а Антониус… он…
Прикрываю глаза: копаться в этом настолько омерзительно, что в горле появляется неприятная горечь.
– Я думаю, что нет, ни один не довел все до конца.
Врач удовлетворенно кивает, а вот Китнисс, кажется, сейчас сломает мне руку – глажу ее кисть свободными пальцами, и, мало-помалу, она успокаивается.
– Это же хорошая новость, дорогие мои, – доктор улыбается, стараясь нас подбодрить. – Из ничего дети не рождаются. Я, конечно, оставлю небольшой процент на происки самого черта, но вообще рекомендовала бы вам расслабиться и готовиться к рождению красивого мальчика или девочки.
Китнисс с шумом выдыхает, а мне почему-то становится только хуже: вопрос, который я задал Китнисс еще утром, теперь стал особенно острым. Она должна сама решить, оставить ребенка – теперь уже, почти наверняка, моего ребенка, нашего, – или…
Что выберет Китнисс?
Врач, вероятно, замечает сомнения на наших лицах.
– Вроде новости-то хорошие, – удивляется она, – тогда почему у вас такие прокисшие мины?
Китнисс поднимает на меня виноватый взгляд, в котором я читаю вынесенный ребенку смертный приговор.
– Она не хочет иметь детей, – произношу я то, что снедает меня изнутри. – Китнисс не нужен этот ребенок.
Доктор Меллер не успевает даже что-то ответить, когда Китнисс, вырвавшись из моих рук, тянется к столу, хватая свой блокнот, яростно царапает в нем записку незаточеным карандашом и разворачивает ее ко мне:
«Ты же обещал, что я сама выберу!».
Я ошарашено перевожу взгляд с листка на рассерженное лицо Китнисс.
– Но ты же…
Она отворачивается, игнорируя меня, и продолжает строчить.
«Ты хочешь убить собственного ребенка? – читаю из-под руки. – Ты способен на это?».
Когда она показывает мне текст, я только развожу руками.
– Но ты же сама…
Китнисс резко выбрасывает вперед руку, толкая меня в плечо, и шипит, как кошка. Ее брови гневно сходятся на переносице, а глаза поблескивают от очередных слез.
– У меня такое чувство, Пит, – встревает доктор Меллер, – что ты не прав: твоя жена не собирается избавляться от вашего общего малыша.
Врач усмехается, а мне самому вдруг становится стыдно. Я подаюсь вперед, и Китнисс несмело, но прижимает мою голову к себе, обнимая. Ее пальцы перебирают мои волосы, а я рассеянно и глупо улыбаюсь, уткнувшись носом в ее шею.
***
После непродолжительных уговоров, врач соглашается переночевать у нас. За окном поздний вечер, мы все вместе сидим перед телевизором и смотрим одну из тех романтических комедий, которые начали снимать, чтобы побаловать жителей нового Панема: в прежние времена ничего подобного и представить было нельзя.
Китнисс, одно за другим, таскает из тарелки яблоки, с хрустом отгрызая новые куски, а я исподтишка наблюдаю за ней – почти безмятежной, почти довольной.
Я замечаю, когда она смущенно отводит глаза, стоит героям фильма слиться в жарком поцелуй.
– Эх, знаете, ребята, я порядком соскучилась по мужу, – мечтательно говорит доктор Меллер. – Он остался в Тринадцатом, помогает там с электроникой и прочими делами. Я соскучилась, – улыбается она, поворачиваясь к нам.
Врач прищуривается, замечая стыдливо отведенные глаза Китнисс.
– Я рискую показаться наглой, но представим, что я все еще ваш врач, – она хитро подмигивает мне. – Как вы?
– В каком смысле?
Доктор Меллер к чему-то клонит, но для меня это пока загадка.
– Личные отношения, интимные.
Китнисс заливается краской, закрывая лицо руками, но я подмечаю, что хотя бы она не пытается убежать.
– Все сложно, – признаюсь я, надеясь, что Китнисс не поколотит меня за это.
– Без обид, но как это? Секс он либо есть, либо его нет.
Доктор вынуждает меня быть откровенным, но я не знаю, насколько далеко могу зайти: так или иначе, каждое мое слово будет касаться и Китнисс тоже, а я не могу сказать лишнее, рискуя обидеть ее.
Врач внимательно изучает наши лица, а потом делает то, чего я точно не ожидал: она встает с кресла, подходя к нам, и, подняв со стола небрежно брошенный блокнот, тянет его Китнисс.
– Поговори со мной, не заставляй своего мужа отдуваться за обоих.
Жена принимает блокнот, но скорее от растерянности, и непонимающе смотрит на женщину.
– Я буду задавать вопросы, а ты пиши, хорошо?
Китнисс бросает на меня настороженный взгляд, который так же не укрывается от доктора.
– Ты можешь и не показывать Питу записи, но, знаешь, он у тебя очень хороший парень, и я вижу, как он заботится о тебе. Ты могла бы помочь вам обоим, если бы была откровенна со мной. Ну как, справишься?
Китнисс мешкает, поглядывая то на меня, то на блокнот, зажатый в ее руках и, наконец, кивает.
– Напиши это, – подсказывает доктор Меллер. – Напиши, что ты согласна быть с нами, – она рукой указывает на себя и меня, – честной.
«Согласна».
– Хорошо, начнем с простых вещей, – врач улыбается. – Ты знаешь, что твой муж тебя любит?
Я зачарованно наблюдаю за странной беседой, не зная, чего ожидать. Китнисс, кажется, не сомневается, уверенно выводя: