Ну, не странный ли человек этот Слава Рахманов?
Возвращаясь домой, мы с Валей долго говорим о нем, вернее, говорю я, а Валя слушает.
Надо же! Вот так вдруг и сказал: «Я второй год!» А ведь мог и не говорить — никто его за язык не тянул. Мог бы вообще об этом никому не рассказывать. Учился бы — и все. И учителя хвалили бы, и ребята уважали. Они хоть и посмеиваются, и говорят, что это, мол, не главное в человеке — хорошо учиться. Но если человек учится так, как учится Слава, к нему начинают относиться по-другому.
Нет, он все-таки необыкновенный человек.
Но почему же все-таки он второй год в шестом, если он так учится? Этот вопрос, видно, не только у меня одной на уме. На другой же день Сережка Крайнов, наш командир — человек прямой, спрашивает без всякой дипломатии:
— Чего же это ты остался на второй год, если ты такой умный?
Вообще Сережке Слава не понравился с самого начала. Я это чувствую. Наверное, он бы уже давно предложил ему пойти куда-нибудь за школу и перекинуться один на один, если бы Слава не держался так. Я не могу точно сказать как, но есть в этом мальчике что-то такое, что заставило всех нас отнестись к нему даже против нашей воли — с уважением.
Разговор Сережки со Славой происходит утром. В классе еще мало ребят. Слава стоит возле своей парты, как всегда, аккуратный, подтянутый, и тетрадки его не брошены, как попало, а положены на парту.
— Ввидишь ли, — отвечает он спокойно и дружелюбно, будто не замечая грубости Сережкиного вопроса, — я был ранен и долго пролежал в госпитале, а потом догнать было трудно. Школа далеко. Лошадь не всегда… А потом и вовсе уехали…
Но мы уже не слушаем, что было потом. Нас будто завораживают слова «ранен» и «госпиталь». Ранен! Значит, кто-то стрелял в Славу?! Значит, был бой! Госпиталь — это тоже звучит по-военному. Это не то, что просто больница. В госпиталях лежат солдаты, бойцы. А Слава? При чем тут Слава — этот худенький белоголовый мальчик. Но теперь мы уже по-другому глядим на него, на его бледное, серьезное лицо. Отбросив всякие церемонии, мы, как маленькие дети, расспрашиваем его. В классе уже полно ребят, все толпятся, протискиваются вперед, всем хочется услышать, что говорит этот мальчик. Оказывается, отец Славы — военный, пограничник, и вся их семья, и Слава, и мама, и маленькая сестренка, жила на границе. Да, да, на самой настоящей границе.
— А какая она — граница? — спрашиваем мы.
— Обыкновенная. Ну, земля и земля. Столбы. По одну сторону наша страна, а по другую — чужая,
— Один только шаг — и чужая?
Мы стараемся представить себе эту землю, тревожную, напряженную жизнь на пограничной земле. Тут уж смотри в оба. И смотрят пограничники. День и ночь сидят в секретах дозоры, охраняют от врагов родную землю, нашу страну.
Утром Слава первым делом бежал к бойцам, вернувшимся с дежурства: «Ну, как? Не лезли?» У него там было много приятелей, его все знали.
Граница есть граница. Все вроде тихо-мирно… Так и было. Слава возвращался из школы. В одной руке сумка с книгами, на другой — пальто висит. Утром холодно было — в горах по утрам всегда холодно. А днем припекло. Слава медленно шагал по дороге.
Собственно говоря, это даже была не дорога. Дорога шла внизу, петляя и извиваясь между горами и крутыми поворотами. До заставы от села, где находилась школа, было несколько километров. Утром Славин отец — командир — иногда давал лошадь, и Славу подвозили к школе. А днем Слава возвращался вместе с почтой, доставляемой на заставу. Но если почта запаздывала, он шел пешком. Так получилось в этот раз. Слава решил идти не по дороге — все равно не было никакого смысла: вряд ли какой-нибудь попутный транспорт пойдет на заставу. Путь через скалы был короче, хотя и потрудней. Но Слава хорошо знал тропинки и переходы. Крестьяне ближних сел, приносившие на заставу продукты, всегда так ходили. Слава не очень удивился, увидев впереди человека, просто по привычке посмотрел на него повнимательней, и все. Ничего подозрительного в нем не было — человек как человек. Незнакомец оглянулся и остановился, дожидаясь Славу — наверное, услышал его шаги, хотя Слава ступал тихо.
— Ты куда, малыш? — приветливо спросил незнакомец.
— Туда, — махнул рукой Слава, не называя заставы. Не потому, что опасался этого человека, а тоже по привычке.
— Молодец, — неизвестно за что похвалил прохожий.
— А вы куда? — поинтересовался Слава.
— И я туда, — отвечал человек. Некоторое время они шли молча, изредка перебрасываясь незначительными, не имеющими значения словами о том, что вот осень, а жарко. Вдруг в горах со стороны границы грохнул выстрел и рассыпался слабым эхом. Слава заволновался. Выстрел на границе — это не шутка. Охотников здесь нет. Просто так никто стрелять не станет. Выстрел — это тревога. Это значит — секрет обнаружил врага или его следы и сообщает об этом на заставу. Сейчас на заставе выбегают бойцы с винтовками, седлают коней. Скорей! Враг близко!
Спутник Славы шагал рядом, как ни в чем не бывало, будто и не слышал выстрела или просто не обратил на него внимания. И это спокойствие почему-то насторожило Славу. Ну как это можно? Да любой крестьянин из ближних сел заволновался бы.
— А вы откуда сами? — не выдержал Слава. Спросил, хотя не следовало бы. Но незнакомец ответил так же спокойно и дружелюбно:
— Из Хлопина.
Хлопино — большое село, расположенное еще дальше Жуковки, где учился Слава. Что ж, может быть.
— А вы куда идете, на заставу? — спросил Слава, немного успокаиваясь.
— Да нет, мне дальше тут, по делу, — они снова замолчали. Слава искоса оглядел спутника и вдруг увидел, что рукав его пиджака испачкан землей и на спине тоже земля. Почему земля? Откуда? Места тут каменистые. Только вдоль пограничных столбов идет распаханная полоса. И тут Славу будто обожгло огнем догадки: этот человек лежал на земле, лежал притаившись. А потом, видно, так торопился, что не обратил внимания на костюм. Это он! Тот, о ком извещал тревожный выстрел на границе! Кровь бросилась Славе в лицо. Стараясь сохранять спокойствие, он стал лихорадочно соображать, что же делать. Человек этот идет, конечно, не на заставу, просто он пошел куда глаза глядят, убегая от погони. Может быть, он уже давно свернул бы куда-нибудь, да на его беду следом за ним шел Слава, и ему приходится идти, чтобы не вызвать подозрения. Но так долго продолжаться не может.
Что же делать? Закричать? Никто не услышит. Нырнуть в сторону, убежать, примчаться на заставу, но за это время враг может уйти, да и убежать не так-то просто. Он ведь тоже не дурак. Теперь Слава уже хорошенько разглядел его — вон он какой здоровый дядька! И вдруг — надо же такое счастье, вдали послышался громкий разговор. Людей за скалами не было видно, но голоса их доносились совершенно четко. Слава даже запомнил, о чем они говорили. Один — видно, это был отец, отчитывал другого за то, что тот потерял топор, и громко ругался при этом. Славе даже показалось, что он знает их, особенно старшего. Он, кажется, приносил на заставу ягоды, и мама покупала их для Славы и его сестренки Леночки. У Славы громко забилось сердце. Вот сейчас, через несколько секунд они появятся из-за скал, поравняются с ними, и тогда Слава бросится под ноги своему спутнику, чтобы сбить его, и крикнет: «Держи!» Втроем-то они с ним справятся. Обдумывая свой план, Слава так волновался, что все его мысли, наверное, были написаны на его лице. И спутник Славы — видавший виды бандит — почуял неладное. Славе так и не удалось осуществить свой замечательный план.
— Не успели мы дойти до тех, как он меня…
— Выстрелил? — напряженным шепотом спросил кто-то из нас.
— Нет, — мотнул головой Слава и, с трудом проглотив слюну, проговорил тоже почему-то шепотом: — Просто ударил в спину чем-то острым, должно быть ножом, и сбросил вниз со скалы.
— А те двое?
— А они что ж, они ничего не видели, так и прошли своей дорогой. Еще поздоровались с ним, ну с… этим. Старик потом рассказывал. Он действительно носил к нам на заставу ягоды и знал меня. Когда все случилось, он и вспомнил, что они повстречали незнакомца, но думали — идет на заставу, и поздоровались. Там все здороваются, если встретят, даже незнакомые.