Люди, забыв, что у них в руках карты, внимательно слушали своего товарища.
— И знаете, друзья, у меня появилась мысль, — заметно волнуясь, продолжал Петр Михайлович. — Если тайно остаться в помещении возле готовых блоков на ночь, то можно кое-что сделать…
— Что сделать? — с недоверием спросил Соколов.
— Я сказал…
— Это я слышал, — раздраженно перебил Соколов, — но для того, чтобы «кое-что делать», необходимо знать устройство аппаратуры. Черт возьми, хотя бы немного знать. А кто из нас что-нибудь смыслит в ней? Ну, кто?! — горячо шептал Соколов, — нет таких, а значит следовать твоему совету нельзя! Не-е-ль-зя! — закончил он и раздраженно бросил карты.
— А вот можно! — возразил Алексей, Было видно, что парень с трудом сдерживает себя. Он смотрел прямо в лицо Соколова и, будто помогая себе, взмахнул рукой: — Можно!
— Каким же образом?
— А вот каким: среди русских пленных есть человек, который сумел бы помочь нам.
— Вы совсем сошли с ума, — Соколов привстал, — вы забыли, где находитесь…
Петр Михайлович молча слушал спор. При последних словах Смородина на лице Лугового отразилась тревога, Он начинал догадываться, кого имеет в виду Алексей, но все же в разговор не вмешивался.
— А я говорю, что есть такой человек, — настаивал Смородин.
— Кто?.. Ну, кто?!
— Из Бронска со мною ехал один крупный специалист по радиотехнике. Он здесь. Это — ученый Органов.
— Никакого ученого здесь нет! — вдруг оборвал Алексея Луговой. — И запомните навсегда, среди нас есть только «завербованный» рабочий Органов!
Как? — не понял Алексей. — Ведь я…
— Да, да! И если ты знал, что-либо об ученом Органове, — резко продолжал Луговой, — то забудь, понимаешь, совсем забудь об этом.
Соколов и Пашка удивленно смотрели на Петра Михайловича.
— Тебе ясно, Алексей? — между тем строго спросил Луговой у Смородина.
— Ясно… — неуверенно проговорил тот. Но быстро осмыслив, что от него требует Петр Михайлович, уже более твердо повторил: — Ясно!
Луговой, с неодобрением посмотрев на Соколова, сказал:
— Знания, необходимые для этого дела, у нас есть.
— Загадки!.. — пожал плечами Соколов.
— Нет, не загадки. Вот чертежи. — Луговой положил на нары небольшой листок бумаги. — Смотрите…
Все склонились к чертежу. Стараясь говорить тише, Луговой, поясняя чертеж, рассказывал, что можно сделать за ночь с аппаратурой, если остаться тайно в закрытом помещении.
— Вот здорово, — заговорил Пашка. Луговой кивнул Алексею:
— Вас с Краснициным двое, кроме того учитель…
— Что вы, Петр Михайлович! — Алексей привстал, — я уже подобрал группу ребят. Знаете, Петр Михайлович, сейчас смело можно привлечь к делу еще несколько человек, ручаюсь за них, как за себя.
— Как за себя?.. — переспросил Луговой.
— Точно.
— Смотрите, в нашем деле ошибаться нельзя. Ошибка — это гибель людей.
— Понимаю, Петр Михайлович.
— Хорошо, будем считать, что на первый раз есть на кого опереться. Я тоже присмотрелся к некоторым товарищам, думаю, надежные хлопцы.
— Петр Михайлович, — решил уточнить Алексей, — связь — через тройки?
— Обязательно. О цепочке ни в коем случае не забывай…
Луговой давно уже решил поговорить начистоту со своим товарищем по училищу. Но Соколов избегал этого разговора. Он не скрывал от Петра Михайловича своего отношения к делам подпольщиков. Правда, когда представился случай, то и сам, спрятавшись на ночь в цехе, вывел из строя несколько блоков радиолокационной аппаратуры, но в душе Соколов считал эти действия ошибочными. «Мы подвергаем людей слишком большому риску! — с раздражением думал он. — В наших условиях главное выжить и дождаться своих».
Однако разговор между старыми сослуживцами все-таки состоялся. Петр Михайлович прямо спросил у Соколова:
— Ты что, дрожишь за свою шкуру?
Соколов никогда еще не слышал от друга таких резких слов и в первую минуту смешался. Истолковав растерянность Соколова по-своему, Луговой с горькой усмешкой добавил:
— Слишком сильно развит у тебя, Костя, животный страх.
Соколов побледнел:
— Я… трус?
Луговой хотел сказать: «Так выходит!», но тут же вспомнил, что Соколов недавно оставался на ночь в цехе.