Луговой лежал на верхних нарах и слушал разговоры своих товарищей. Часто он сам участвовал в них и порою на душе становилось как-то легче. Около месяца он не спускался вниз. После допроса Луговой долго не мог встать на ноги. Рабочие из барака, успевшие полюбить этого высокого широкоплечего человека, ухаживали за ним с большой заботой. Особенно старался Пашка. Он добился того, чтобы основную заботу о Луговом возложили на него и, зная щепетильность своего бывшего командира, делал все так, будто это для него не составляет никакого труда.
Первое время, когда Луговому было особенно плохо, Пашка присмирел. Но едва у Лугового дело пошло на поправку, к Пашке как-то сама собою вернулась его обычная жизнерадостность.
Сегодня после работы настроение у бывшего ефрейтора было приподнятое. Пашка как никогда с нетерпением ожидал время обеда. Ему так захотелось есть, что он ощутил во рту горькую слюну.
В дверях барака появился охранник. И к радости Пашки, приказал идти за обедом. Получать похлебку отправились старосты команд. В барак внесли чаны, перед ними с мисками в руках выстроились очереди. Пашка стоял с двумя мисками: себе и Луговому.
Получив порции, Пашка перед тем как отнести одну из них Луговому, отошел в сторону и стал торопливо что-то делать.
На несколько минут, пока люди сосредоточенно ели, в бараке установилась тишина.
— Какую густую похлебку последнее время дают, — проговорил Луговой, — что-то раздобрели немцы.
Чернявый парень, услышавший восклицание Лугового, печально улыбнулся, украдкой посмотрел на Пашку. А тот, пристроившись рядом, еще бойче заработал ложкой.
— Набузовали картошки — не провернешь! — откликнулся Пашка и, обтерев губы, соскочил с нар.
Луговой с аппетитом продолжал есть. Уже с неделю, как он чувствовал себя значительно лучше, начал вставать и у него появился небывалый аппетит.
Вот и теперь, покончив с похлебкой, Луговой бережно подобрал крошки хлеба — серого и безвкусного — кинул их в рот и, не слушая возражений Пашки, сам пошел мыть посуду.
Продвигаясь между нар, Луговой услышал, как на втором ярусе кто-то сказал:
— Собак и то лучше кормят!
— Да, с этой водички не запляшешь, — подтвердил другой голос.
Луговой остановился, заглянул в миску одного рабочего. Глубокая морщинка легла на его лице. Так и не вымыв миску, он медленно вернулся на свое место, тихо сказал Пашке:
— Ефрейтор ты мой непутевый. — Луговой дотронулся до его плеча и привлек к себе: — Зачем ты эта делал, Паша? Напрасно, сам-то голодный…
— А что, я ничего, — сразу присмирев, тихо ответил Пашка…
Долго в этот вечер не мог заснуть Луговой. Он чувствовал, как у него потеплело на сердце при воспоминании о той заботе, которой незаметно, но с большой любовью окружили его во время болезни все товарищи… Луговой задумался о тяжелой доле, выпавшей этим людям, о их большой человечности, о мужестве и еще глубже почувствовал, какая большая ответственность лежит на нем, руководителе подполья.
Весна, разговоры товарищей о доме, о родных всколыхнули воспоминания.
…И перед глазами Лугового возникли знакомые с детства холмы, зеленые, с яркими пятнами полевых цветов. Подует ветерок: замигают беленькие лепестки ромашки, закачаются ярко-лиловые колокольчики и дугой, до самой земли, склонится трава. А далеко в поле, где очень рано появляется призрачное марево, тянутся вверх молодые стройные березки. Они весело шелестят листвой, разбрызгивают вокруг себя капельки росы и о чем-то шепчутся. Их шепот порою сливается с журчанием ручейка. Он прячется в траве и устремляется в лощину. Там всегда бродят какие-то тени и вечером немного страшновато. Зато вода в ручейке холодная и очень прозрачная. Такую можно пить без конца…
В детстве Петя убегал на холмы с ватагой ребят и до позднего вечера играл в соловья-разбойника. Научился он удалому посвисту, порою забудется, свистнет дома — в испуге заткнет мать уши, гонит Петю из дома… И снова холмы… холмы…
В начале тридцатых годов уехал Петр в военное училище. Сначала мать было возражала, но потом смирилась: «Тебе, Петенька, виднее, если решил, так что ж, будешь красным командиром…»
И вот Петр Луговой — молодой лейтенант. Три года службы под Харьковом пролетели совсем незаметно — часто навещала сына старенькая мать, потом… потом Петя познакомился с Анечкой — бойкой девушкой с удивительно хорошими голубыми глазами…
А годы шли. Мать умерла. Петр служил тогда недалеко от государственной границы и был уже не лейтенант, а капитан.
И вдруг война…
Последнее письмо из дома… Майор Луговой только что вернулся в свою землянку из санроты. Побаливало раненое плечо. Но Петр Михайлович словно забыл о нем — перед глазами лежало письмо от Анечки. «Петенька, родной наш, как твое здоровье? Мы с Витулькой сейчас смотрим на твою фотографию, и будто бы опять ты с нами…»