— А он с утра уже съехал, — удивленно рассматривая меня, сказала Ирина. По этому косому взгляду и вспомнила ее – действительно, она была в нашем детском доме, но выпустилась гораздо раньше. Устроила жизнь, нашла работу… — Съехал, вещи забрал, да и был таков.
Был таков…
«Алеша, Алешенька…» — шептала тогда точно также, как в бреду.
Я тогда сразу рванула в аэропорт. Ждала, думала, что на самолет—то он все равно явится, и там я его встречу. Где была моя гордость? Не знаю. Наверное, в такие особенно тяжелые моменты жизни, как этот, все остальные чувства просто выключаются, чтобы потом, спустя месяцы, включиться, опаляя стыдом в воспоминаниях. Он не появился.
Дома я рыдала в подушку неделю, и только потом поняла, что нужно что—то делать, двигаться дальше, жить, как будто ничего со мной не случилось…
А после сделала тест на беременность…
— Орехова! — услышала свою фамилию в даже вздрогнула от неожиданности – провалившись в собственные воспоминания, не могла сразу понять, где я и кто.
Повернулась на голос, постаралась раскрыть глаза, покрывшиеся корочкой от сухих слез.
— Так. Реакция есть. Все позади. Все в порядке, Таисия. Жить будете, — я поняла, что это говорил врач. Голова кружилась, сознание все время пыталось провалиться обратно в спасительные недра темноты.
— Где мой сын? — прошептала, хотя хотела закричать.
— Сын? С сыном вашим все в порядке. Он с отцом. Но вы не волнуйтесь. Они вместе уже почти сутки – у вас было сильное истощение, температура, чудом вообще остались живы. Что же вы себя так не бережете?
У меня в голове все помутилось.
— С каким отцом?
— Как – с каким? Со своим. Алексеем Юрьевичем Грецких. Вот, он вам записку написал и передачу тоже принес. К вам пускать посетителей нельзя, но по телефону говорите сколько угодно. Сестра сказала, что ваш сотовый в пакете. Вы пока отдыхайте, я приду еще раз после осмотра.
— С каким…отцом? – снова прошелестела я, с трудом подняв руку. Сухой плетью она бессильно опала на больничное покрывало.
— Ну это уж вы сами с ним разбирайтесь, — нервно ответил врач. — Хорошо, что он оказался рядом, иначе не знаю, куда бы мы ребенка в инфекционном отделении дели. Пошли навстречу, а куда деваться?
Он будто бы оправдывался, а мне хотелось посмотреть в его глаза, которые он старательно отводил, чтобы задать самый главный вопрос: «Что же вы наделали?».
— Не переживайте, процедур сегодня уже не будет, а вот с завтрашнего дня все начнем: уколы, физиолечение, все, что нужно.
— Когда я могу пойти домой?
Он поднял бровь дугой.
— Не торопитесь, Таисия, — он мельком заглянул в мою карту, проверив имя. Причмокнул языком – видимо, оно его удивило. — В вашем состоянии я бы не торопился домой. Выпишем вас как только, так сразу.
Он сразу встал, чтобы, видимо, не пререкаться с нервной больной, поспешил покинуть палату. Как только врач вышел, я сделал попытку встать. Голова ужасно кружилась, все тело ломило и жутко болела каждая косточка, в глаза будто песком насыпали. Голову повело, я качнулась резко, сильно, чуть снова не упала навзничь.
— Ой, девочка, да куда же ты, куда? — сквозь вату услышала голос соседки по палате. — Тебе сказано лежать, а ты куда—то рвешься.
— Мне домой…надо, — еле шевеля распухшим языком, попыталась сказать внятно и просто, но вышло снова какое—то мычание, однако женщина его поняла.
— Ну что ты, в твоем состоянии…Ты бы себя в зеркале сейчас видела!
— У меня сын…один…
— Господи боже, — она каким—то образом материализовалась рядом со мной, помогла встать. Дернула за собой железную подставку для капельницы, и та звонко ударилась о железный остов кровати.
Медленно шагая, она проводила меня до двери. В таком положении мне удалось лучше разглядеть обстановку и понять, что это место точно мне не подходит: две кровати; темно синие стены нищей государственной больницы; плохие, рассохшиеся окна, сквозь которые, наверняка, дует; через невысокую стенку – ржавое корыто ванной на обшарпанном, с отбитой плиткой, полу. Апофеоз кошмара – стеклянные двери и уголок, на котором стоял пакет и тарелка с засохшей клейстерной массой.
— Это твой ужин, милая. Каша с маслом, — пожала плечами на мой невысказанный вопрос сердобольная женщина. Она снова попыталась убедить меня не двигаться, остаться в палате, тем более, что было бы довольно странно уходить из закрытой больницы в носках и больничном уродливом халате, в который каким—то образом я оказалась облачена.