– Машенька, ну что ты такое говоришь? Чтобы я тратил деньги на эту отраву!
Лаврененков выпустил тонкую струйку бледно-голубого дыма и сказал:
– Дела, ребятушки, обстоят так. Охранник, по моему скромному разумению, не стрелял в грабителей. И в стену не попадал. И рикошета никакого не было.
Лица оперативников вытянулись от удивления.
– Но ведь свидетели все как один говорят, что…
– Насчет свидетелей не знаю, я не психиатр, – сказал Лаврененков. – Но я, как эксперт… а я хороший эксперт… заявляю: ваш охранник стрелял не в грабителей. Он стрелял себе в лоб. И, как вы уже поняли, не промахнулся. Ах, какая вкусная сигарета! Марусь, дашь парочку про запас?
– Легко. – Маша достала пачку и вынула две сигареты. – Семен Иванович, по-вашему, выходит, что охранник покончил жизнь самоубийством?
– Выходит, что так. – Эксперт запихал сигареты в нагрудный карман куртки. – Хотя я не исключаю, что он и в самом деле был уверен, будто стреляет в преступника.
Маша и Толя Волохов переглянулись.
– Что-то я не совсем понимаю, – пробасил Волохов.
– Это меня не удивляет, – сказал Лаврененков. – Никотин сужает сосуды и вызывает атеросклероз, и как следствие – преждевременное старческое слабоумие. Подумай об этом, когда в следующий раз потянешься за пачкой «Петра».
– Но вы сами-то курите!
– Я старый, мне можно. Марусь, на чем я остановился?
– Вы утверждали, что мы имеем дело с коллективным психозом, – напомнила Любимова.
– Я, Марусенька, ничего не утверждаю. Я просто говорю, что все клиенты банка, а также служащие и охранники внезапно помешались. А что послужило этому причиной – решать тебе.
– Быть может, грабители распылили в помещении банка отравляющий газ?
– Все возможно, – кивнул Семен Иванович. – А может быть, имело место какое-нибудь другое воздействие.
– Какое, например?
Эксперт пожал худыми плечами:
– Не знаю, Марусенька. Я живу на свете почти шестьдесят лет и за это время повидал великое множество чудес, которым невозможно найти объяснение.
– И все же нам придется это сделать, – вздохнула Маша.
К машине подбежал молодой оперативник. Приоткрыл дверцу и выпалил:
– Мария Александровна, у нас есть свидетель, который видел водителя черной «Шевроле Нивы»!
– Свидетель?
– Да. В паре кварталов отсюда мальчишка переходил дорогу и чуть не угодил под колеса автомобиля. Автомобиль мчался с бешеной скоростью, и это была черная «Шевроле Нива»!
– Где этот мальчик?
– В отделении полиции на Ольминского. Тут недалеко.
– Как он туда попал?
– Два дня назад пацана привезли в Москву из подольского детдома. Его усыновила московская семья. Паренек переночевал в их квартире, а утром сбежал. Но бегал недолго, около часа назад его поймали, вот тогда-то он и рассказал про черный «Шевроле» и мужчину, который сидел за рулем.
– Мальчик видел его лицо?
– Вроде да.
Глаза Маши Любимовой блеснули.
– Что ж, в таком случае самое время проехаться, – сказала она.
3
– Ольга Игоревна, мне нужно сделать пару звонков, – сказал патологоанатом. – Экспертное заключение у вас в руках. Я вам больше не нужен?
– Нет. Спасибо.
Патологоанатом ушел, оставил Ольгу Твердохлебову наедине с телом убитой девушки. А тело это отличалось от всего, что капитан полиции Ольга Твердохлебова видела до сих пор.
Анна Смолина. Двадцать два года. Полная, белокожая, с ярко-рыжими волосами. Когда девушку обнаружили, одежда ее вмерзла в снег, правый открытый глаз уже покрылся тонкой корочкой льда, а на месте левого багровело жуткое вспучившееся пятно замерзшей крови.
Но было и кое-что пострашнее – цепочка из четырех маленьких кусочков стекла на левой щеке девушки. Словно вдавливая их острыми краями в кожу, убийца пытался изобразить что-то вроде дорожки из слез. Эти осколки стекла и впрямь были похожи на слезы. Сейчас их уже извлекли, и на бледной коже трупа остались темные, едва заметные порезы, похожие на зарубки.
Ольга отвела взгляд от пустой глазницы девушки и двинулась прочь. В соседней комнате чаевничали два молодых парня-стажера. Твердохлебова прошла мимо, открыла дверь и вышла в коридор. Боковым зрением она успела заметить их взгляды, и взгляды эти не отличались от взглядов ее коллег-оперов. Те смотрели на нее без особой приязни, некоторые – насмешливо, другие настороженно, но никто из них никогда не смотрел так, как мужчины смотрят на женщину. Да они и не видели в ней женщину.
Впрочем, Ольга и сама давно перестала смотреть на себя как на женщину, и это не могло не отразиться на ее внешности. Волосы Твердохлебова стригла коротко, «под мальчика», из одежды предпочитала джинсы, свитера и куртки. Сложения Ольга была крепкого, а на сухом, худощавом, бледном лице ее не было и тени косметики. Никакого намека на духи; ногти без маникюра и коротко острижены.