— Гайду годить — ждать, не уходить, — сказал я Эдгару так, в шутку. — Когда вы поженитесь, будете с Гайдой годить, пока дюжину детей не народите.
Эдгар засмеялся и щелкнул меня по затылку.
— Мало ли кто чего ждет, кто первый дождется и дождется ли… Попроси-ка даму Яко погадать тебе.
— Яко, из какого табора ты ее умыкнул? И как ее звать?
— Марица-Рикикица, — сказал Яко.
Это была смуглая девушка с черными как смоль волосами. На мочках ее ушей бренчали стеклянные бубенчики. По-латышски она говорила с акцентом, и звали ее вовсе не Марица-Рикикица, а Марите.
Я пошел с Эдгаром к морю; там в воде охлаждались бутылки с лимонадом.
Мы выкапывали из песка бутылки, и я украдкой поглядел на Эдгара. Под глазом едва заметно желтело пятно. Мне опять стало стыдно. Стоит мне психануть, и я уже не способен трезво соображать. Если даже и возникла необходимость ударить, можно же было оплеуху пли двинуть в челюсть. Не врага же бил.
Ребята уже поставили донки с колокольчиками, да бросили их без присмотра. Одну донку утянуло в море, и палочка со звонком покачивалась в нескольких метрах от берега.
— Эдгар, так вы к вечеру останетесь без донок.
— Почему? — спросил он.
— Сам погляди! Вон она куда уплыла.
Он побросал в воду бутылки, заорал на меня, чего, мол, я жду, и пулей бросился за донкой. Осторожно потянул и взволнованно прошептал:
— Там что-то есть!
— Да что там может быть! Разве какая-нибудь старая мина.
Вдруг он резко повернулся, перебросил леску через плечо и со всех ног помчался к берегу.
Леска вытягивалась из глубины и выволокла на поверхность длинную черную змею — она подскакивала на волнах, как воднолыжник за катером.
Вытащенный на песок, угорь сорвался с крючка и извивался шагах в пяти от воды, но Эдгар шпарил все дальше, пока не достиг соснячка.
— Эдгар! — закричал я. — Он ползет назад в море!
— Отбрось скорей от воды подальше! — крикнул он и побежал обратно.
Но мне было противно прикоснуться к этому скользкому гаду, и я стал нагребать на его пути песчаные валы, которые он, впрочем, запросто преодолевал.
Эдгар придавил угря к земле и норовил схватить руками, но тот был жутко скользкий и не давался.
— Чего стоишь! Сыпь на него сухой песок! — командовал Эдгар. — Да шевелись же ты! Он ведь точно удерет!
Я сыпал на несчастную змею песок, чтобы у Эдгара не скользили руки. Наконец он высоко поднял угря и, счастливый, сказал:
— Ну и здоров! Потянет на полкило, не меньше! Я же знал, что сегодня будет у нас добыча!
Не хотелось портить ему настроение, а то бы я напомнил: очень много ты знал! Если бы я случайно не увидел вырванный колышек, угорь, позванивая колокольчиком, уплыл бы в Швецию.
— Нет, ты посмотри, до чего же хитер, гад! Он же червяка отрыгнул. Еще бы чуть, и мы вытащили бы голый крючок!
Яко пришел с котелком, истосковавшимся по серьезному делу, зачерпнул воды, и Эдгар осторожно положил в него угря. Тот дрыгался как ненормальный, а потом утих — понял, что не улизнуть.
На остальных донках поменяли червяков — к нам вернулась надежда.
Мы лежали рядом на ярко-красном полотенце, которым снабдила нас Гайда. Мы с Дианой были голы и нищи. Кроме велосипеда и пустой сетки, мы не владели ничем.
Мы только что искупались и еще не обсохли.
Ее губы были приоткрыты в слабой улыбке.
Брызги моря потихоньку испарялись. Кожа ее впитывала солнце и стала теплая-теплая… Я прижался ухом к ее плечу. Услышал ее дыхание, медленное и спокойное, как дыхание моря. Вверх-вниз, баю-бай, вечное, как море…
Солнце сползало на запад.
Плечи Дианы пылали красноватой бронзой, и вся она постепенно сделалась золотисто-багряной, как заходящее солнце.
Она уже немножко озябла, а я был горячий. Она свернулась клубочком, как котенок, и прильнула ко мне. Я старался не дышать…
Песок остыл. Огненный диск не посылал тепла… Эдгар развел костер, Яко и обе девушки еще раз выкупались, а я лежал, бережно обнимая Диану, ее равномерное дыхание согревало мне плечи, она уснула, и я оберегал ее сон.
Потом мы сидели у костра. Яко и Марите, Эдгар и Гайда, я и Диана, она сегодня была в приподнятом настроении, потому и у меня оно тоже было праздничное.
…Плеск моря и веселые шалости в волнах. Волейбольный мяч в синем небе. Солнце и горячий песок. И живая жизнь, полная радости, тысячи всевозможных оттенков радости… В наиневиннейшем прикосновении и ребячливом поцелуе в плечо. В нежном пожатии руки, в улыбке и голосе, в золотистом загаре, в тончайших оттенках дыхания моря. Ласковые лучи солнца, пестрые камушки у воды, и люди вокруг, и ты сам среди них. И ощущение того, что, помимо настоящего, происходящего сейчас, существует много всякого менее важного, а также и нечто более важное, быть может, даже самое важное в человеческой жизни.