Я поправил воротничок под его вьющимися длинными волосами.
— Теперь вид у тебя колоссальный. Девчонки глаз не оторвут.
— Ты так считаешь, Иво? — сказал он.
— Да, Эдж, — сказал я. — И еще десять тысяч раз «да»!
Мы сидели и молчали. Зал помаленьку заполнялся. Я напряг слух и сквозь шум голосов расслышал тиканье. Время мчалось, а я пребывал в оцепенении. Может ли человек находиться вне времени? Физика учит, что не может.
Я пошевелился.
— Ты знаешь, Иво, ты добрый, — неожиданно проговорил Эдгар, и я во второй раз получил дрыном по лбу. Никак уж не ожидал услышать от него такое. У меня чуть слезы на глаза не навернулись, до того это было неожиданно и хорошо.
Я отвернулся и вытянул шею, будто увидел знакомого.
— Диана идет? — спросил он.
— Нет, мне показалось.
— Мы скоро начинаем. Боюсь, как бы она не опоздала.
— Успеет. Она обычно приходит в последний момент.
И мне очень хотелось сказать… Но я не сказал. Подумал, что не скажу никогда. И тотчас же выпалил:
— Эдж, отчего мы всегда…
И тут же осекся. Это произнес не я. Это был мой язык. Я этого вовсе не хотел.
Эдгар на меня даже не взглянул. Я только видел, что у него поджались губы и в полном смысле слова по лицу пробежала тень. Он молчал.
Потому что есть вещи, о которых нельзя говорить вслух: они слишком нежны и ломки. Ни он, ни я не были из тех, кто со слезами умиления вешается друг другу на шею, пусть даже испытывая при этом истинные чувства и проливая слезы большие, как разноцветные воздушные шары на новогоднем балу. Ах, Эдж! Ах, Иво! Отныне все всегда-всегда будет о’кэй! И если даже на вечные времена все будет о’кэй, то и тогда нельзя об этом говорить вслух.
Я молчал.
А Эдгар вдруг по-детски светло улыбнулся, положил свою руку на мою и одним-единственным жестом стер произнесенные мною слова до последней буквы.
— Эдж, когда ты будешь петь, пой для нас с Дианой.
— Да, Иво! Я буду петь для вас двоих.
— Которое соло будет твое, Эдж?
— Четвертое.
— Не хочешь рюмочку бальзама?
— Спасибо, нет. Толстый Бен психанет. Он не хочет, чтобы кто-нибудь из группы сегодня пил.
— Может, попозднее?
— Да, Иво! В перерыве я подойду. Теперь я пошел. Скоро нам начинать играть.
— Буду ждать тебя, Эдгар!
— Приду!
— Пой для нас!
— Я спою, Иво!
Он ушел.
Я взглянул на часы. Оставалось каких-нибудь десять минут.
Я прошел до дверей фойе.
И тут пришла Диана. Она торопилась.
— Скорей бери плащ!
— Повесьте на этот же номерок, — показал я свой гардеробщице, но она презрительно бросила:
— Подумаешь, будто у меня номерков мало!
И сунула мне в руку еще один.
Диана была в голубых брюках и пушистой кофточке такого же цвета. На руке серебряный браслет полумесяц.
— Ты как синяя птичка с осколком луны в клювике, — сказал я.
Ее пальцы коснулись моей щеки и подергали за мочку уха.
— Пойдем, милая. — От нахлынувшей радости я поцеловал ее в ямку на шее.
— Идем, идем. — Рассмеялась она, дала моему уху выскользнуть из пальцев и спрятаться в гриве.
Мы вошли в зал, и, знаете, мне неимоверно льстило, что я веду ее мимо всех к своему столику, что у меня такая красивая девушка.
Едва успели мы расположиться, как свет в большей части кованых бронзовых светильников погас и сноп разноцветных лучей ударил в эстраду.
Там стояли «Пестрые черепахи».
Вперед вышел Толстый Бен и немногословно представил ансамбль.
Да, это уж точно: Толстый Бен действительно был толст.
Публика аплодировала. Некоторые пришли уже навеселе. Они орали «браво» и «бис».
Толстого Бена это ничуть не выводило из равновесия, и концерт начался.
Сам он работал на ударных и делал это потрясающе. Честное слово! Высший класс! От такого кома сала не ожидал ничего подобного.
В принципе начало меня не особенно интересовало. Мало, что ли, я повидал подобных групп — и похуже и получше «черепах»?
Я ждал, когда Эдгар будет петь для нас.
Налил рюмку бальзаму. Потекли мои суровыми лишениями накопленные денежки.
— Эдгар будет петь для нас, — сказал я.
Диана молча кивнула.
— На английском.
— Он знает английский?
— Не очень. Слова он заучивал не вникая. Но произношение правильное, без акцента, прямо как на заграничных пластинках.
Белый луч вырвал из разноцветных бликов Эдгара.
Он стоял перед микрофоном с гитарой в руках. Зеленые джинсы и белая сорочка.
Он волновался. Я это заметил сразу.