— Харий, чего ты мелькаешь, как красная лампа на аварийной машине! — прошипел я.
Он усмехнулся и не ответил.
Я был вынужден пригласить Женни.
— Как поживаешь? — спросила она, когда мы уже танцевали.
— Хорошо, — сказал я, — а ты?
— Не очень.
— Из-за Хария?
— Из-за себя самой тоже.
— А как Марика?
— Эта идиотка выпила ликера и нажралась седуксена. Целую пачку.
— Ну и ну…
— И надо же… дуреха такая, — сказала она жалостливо. — Когда б я знала…
— Мы обо всем узнаем слишком поздно.
— Брось ты философию разводить…
— Тебе-то что плакать, — сказал я, — теперь ведь у тебя с Харием все в порядке.
— Дуреха, вот дуреха набитая… Если б я только знала.
— Теперь ты знаешь.
— Иво, ты еще молод. Ты ничего не понимаешь. Ничего, ничего, ничегошеньки!
И дала мне оплеуху. Не то чтобы сильно, но обожгло.
— Если произойдет еще что-нибудь в этом роде, будет совсем худо, — хладнокровно проговорил я и продолжал танцевать.
Краем глаза я видел, как Харий извивался около моей Дианы.
— Прости, ради бога, прости. — Она погладила меня по голове. — Ну, пожалуйста, прости меня!
Нервы у нее были ни к черту.
— Уведи меня отсюда! — воскликнула она с жаром и прижалась белобрысой головой к моему плечу. — Уведи куда-нибудь! Только бы прочь, прочь отсюда!
— Я не ангел-спаситель, Женни.
— Ты глупый мальчишка! Ты видел мир на десять лет меньше, чем я. Будь же мужчиной! Уведи меня отсюда!
— Попроси об этом Хария.
— Хария! — истерично выдохнула она.
Музыка кончилась, на этот раз вовремя.
Но Женни меня не отпускала. Ее руки обнимали меня за шею.
— Делай же что-нибудь! Делай что-нибудь!
Я взял ее за руки и почти силой вырвался.
— Успокойся, Женни! Сейчас подойдет Харий.
— Да пропади он пропадом! Пошли отсюда. Я сделаю все, что ты захочешь!
Как маленькую девочку, я привел ее за руку к нашему столу.
— Спасибо, Харий, — сказал я.
Он говорил с Дианой. Она весело смеялась, и они меня даже не слышали.
— Спасибо, Харий!
— A-а, Иво!
Он вскочил и освободил мне место. Рука Женни вяло выскользнула из моей.
Через пару минут он и Женни как ни в чем не бывало ушли за свой столик.
Я молчал.
— Налей шампанского, — попросила Диана.
— Сама наливай! Бутылка откупорена.
— Иво! — удивленно улыбнулась она. — Ты на самом деле чудной.
— Я никакой!
— Ты что, ревнуешь?
Нет, она даже засмеялась.
— Я не ревнивый и вообще никакой.
Она положила руку с серебряным браслетом на мой судорожно сжатый кулак.
— Да не дуйся, что с тобой? Сам же нас познакомил… И он просто пригласил меня потанцевать. Ведь и ты тоже пошел с его блондинкой.
— Это совсем другое дело, — сказал я.
— Как это — другое?
— Да так.
— Потому, что это ты?
— Не знаю. Возможно.
— Не злись. Я люблю тебя.
— И я люблю тебя. Люблю!
— Пойдем танцевать.
Долго злиться на нее я не мог. Хотя мне и было обидно. Отчего, я сказать не могу. Возможно, какой-то ее взгляд, призвук в голосе, когда она разговаривала с Харием, возможно, что-то совсем иное. Ревнивый? Чепуха! Времена Отелло прошли. Люди любят теперь совсем не так…
Просто удивительно, как быстро меняется угол наклона земной оси. Помню, когда я был маленький, уже в середине сентября подмораживало, по утрам лужи затягивало корочкой льда, железные стяжки трамвайных рельсов бывали покрыты инеем и неопавшие листья беловато поблескивали. В конце ноября снегу наваливало чуть не по шею. А нынче? Лыжи и коньки хоть неси в комиссионку.
Томимый скукой, после уроков я пошел к Фреди. На него опять напала хворь.
На этот раз он хворал неподалеку от своего дома в Старой Риге. Там была незастроенная площадка, где раньше догнивали развалины военного времени. Теперь их убрали, а новое здание строить еще не начали. Ребятня тут гоняла в футбол. Воротами служили два кирпича.
Фред играл с мальчишками в футбол. Метался в стае мелюзги, здоровенный, как бизон.
— Поиграй за них! — крикнул он вместо приветствия. Ну да, преимущество команды Фреди было явным.
Я кинул сумку и бросился в водоворот, лупил по разбитому мячу, как только дорывался до него, наконец у ворот Фреда взревел страшным голосом, а мальчик, стоявший там, с перепугу схватился за голову, присел, и я спокойно закатил мяч в пустой промежуток между кирпичами.
А потом произошло неизбежное, что раньше или позже должно было произойти. Кто-то врезал по мячу изо всех сил, мяч полетел к веревке с бельем и оставил смачный отпечаток точно в середине простыни.