Этажом ниже скрипнула балконная дверь. Я глянул вниз. Облокотясь на перила, там стояла Анита. Она была на четыре года старше меня.
Деликатно кашлянув, я сказал:
— Добрый вечер, Анита!
Она посмотрела вверх и улыбнулась.
— Добрый вечер, Иво! Это у тебя музыка?
— Да. Тебе не нравится?
— Ну что ты! Я потому только и вышла на балкон.
— Я сделаю погромче!
— Не надо. Как называется эта песня?
— Энги. А поет Мик Джегер, Кэйс Ричард, Билл Уаймен, Мик Тейлор и Уот… Склероз чертов!
— Ты всех певцов так здорово знаешь? — Она почему-то продолжала улыбаться.
— Нет. Так, кое-кого. Тех, которые мне нравятся.
— Знаешь что, Иво, — вдруг тихо сказала она и посмотрела куда-то вдаль. Белокурые волосы падали ей на плечи. — Знаешь что, Иво…
— Нет, — ответил я.
— Если бы ты, Иво, знал…
— Не представляю, о чем ты.
— Иво, я выхожу замуж, — и она счастливо рассмеялась и откинула назад длинные светлые волосы.
— Брось ты! — удивился я.
— Ну да.
— Не хочется верить.
— Все говорят то же самое, — улыбнулась она. — Никто не верит. Говорят, молода еще. Куда было спешить: мол, еще намаюсь в замужестве.
— Кто так говорит? Мутерша или фатер?
— Подружки так считают…
— Не слушай их, — сказал я со знанием вопроса. — Дети любят, когда у них молодые родители. Они любят их больше, чем старых. Я об этом читал.
— Правда, Иво?
— А то как же! Головой отвечаю.
Сам, правда, так не думал. Не так я глуп, чтобы жениться. Когда-нибудь придешь домой ночью, и — бац! — жена скалкой по голове. Разве мало юмора на эту тему в журналах? Но у Аниты голова по этому поводу не болит. Скалкой-то охаживать будет она. Могу лишь выразить сочувствие ее будущему мужу.
Анита вдруг сказала:
— Они не знают Жоржа… Ты его, кажется, видел, Иво?
И голос у нее был такой, будто скорей Луна свалится на Землю, чем кто-то упустит возможность посмотреть на ее Жоржа.
— Я не знаю. Может, и видел, да не знал, что это он.
— Иво, если б ты только знал, как я его люблю! — сказала она неожиданно. — Ведь тебе об этом можно сказать, верно?
— Сама смотри, не знаю…
— Ты не такой, как другие…
Чего-чего, а этого я про себя не знал! Так какой же я?! Но она продолжала о своем:
— Ты ведь правда не станешь смеяться, Иво? И если тебе тоже станет смешно, тогда смейся тихонько. Ты не сердишься, Иво?
Конечно, я не сердился. С какой стати мне было сердиться? Ну и тут пошло. Каких только глупостей она не намолола! Ей-богу, роман, да и только! Говорит, она даже представить не может, чтобы вдруг Жоржа не стало, если бы он вдруг отдал концы, то и она не стала бы жить ни минуты или что-то вроде этого, что ей самой это кажется странным, но так уж оно есть, и она тут бессильна что-либо поделать, вот такая штука — настоящая любовь-то и т. д.
Насчет смеха она была права. Я с трудом удерживался, чтобы не прыснуть. От сдерживаемого смеха меня всего корчило, я извивался, но она не могла видеть моего лица, стоило мне чуть отклониться назад.
Потом она вдруг словно бы опомнилась и взглянула кверху. Я принялся кашлять, потому что подавился сигаретным дымом.
— Иво, а тебе это не кажется странным?
Понятно, казалось, но я сказал:
— Ну что ты! Это естественно. Так и должно быть. Иначе и быть не может, раз вы любите друг друга. Ты видела фильм, помнишь, Ромео тоже хватил яду, когда Джульетта лежала в склепе, и как она потом себя кинжалом…
Я прикусил язык, до того это получилось вульгарно. Прозвучало почти как издевка.