Меня поглотила черная ночь.
Сердце почти остановилось.
Ночь лишила дыхания, душила, сдавливала грудь, лезла в нос, в уши, в рот, и мне показалось, я схожу с ума. Наверно, я завопил от страха, потому что, пока всплыл на поверхность, я здорово нахлебался воды, и меня всего выворачивало от кашля.
Я отчаянно дрыгал руками и ногами. Скорей к берегу, только бы бездна не затянула меня обратно!
К мосткам подплыл неподалеку от рыболовов. Обеими руками вцепился в доски. Вылезти на них сил у меня не было.
Подбежали ребята. Ко мне протянулись четыре руки и вырвали меня из воды… Я не видел, чьи это были руки. Я только схватился за них. Если бы я соображал нормально, я не взял бы руку Эдгара ни в коем случае. Лучше отсиделся бы в воде, пока возвратились бы силы.
— Ну как, Иво? — затараторил Яко. — Ты весь дрожишь. Надевай скорей рубашку. Не надо было прыгать. Эдгар ведь сказал, что берет свои слова обратно.
Я надел рубаху и кинул на плечо джинсы. Пошел на берег. Доски качались, и у меня дрожали ноги.
У подножия вышки натянул джинсы и зашнуровал кеды. Приплелся Эдгар и протянул таким тоном, будто ничего особенного не произошло:
— Не надо было тебе прыгать.
— Ты же хотел этого, и это было твое право: в карты я проиграл, — вытолкнул я на одном дыхании.
— Перед тем как ты прыгнул, я же сказал, что беру свои слова назад.
— Неужели? — удивился я. — А тогда, у Фреда, такой вой поднял, что сдохнуть было можно; сегодня тоже начал ту же песню, и, когда я раздетый стою на краю трамплина, ты объявляешь мне амнистию. Вот он где наконец, наш добренький Эдгар. Гуманист! Друг человека!
— И тем не менее зря ты меня не послушал. Глупо! В действительности я же вовсе этого не хотел.
— Ах вон оно что?! Ты этого вовсе не хотел, но все-таки зашел так далеко, что мне пришлось это сделать.
— Но ведь я тебе сказал…
— Ты думаешь, я что-нибудь слышал?! — вырвалось у меня против воли, и я уже не мог остановиться. — Я же скис от страха как распоследняя тряпка! Я трясся от страха! Да, да, я могу это сказать тебе и ни капельки не стыжусь. Единственно, что я слышал и видел, была эта черная пропасть внизу!..
Он был ошеломлен. Наверно, никак не рассчитывал услышать что-либо подобное. И промямлил:
— Иво, что ни говори, номер ты выкинул идиотский…
У меня все перевернулось внутри. Я все-таки прыгнул, хотя чуть не отдал концы со страху, я тысячу раз умер там, под водой, и теперь он, кто во всем этом повинен, еще смеет говорить такие вещи! Какой толк от его слов теперь?
И я смазал Эдгару по роже. Надо признаться, в тот момент я испытал наслаждение. Десять самых обидных фраз не идут ни в какое сравнение с хорошей оплеухой.
Вынуть руки из карманов он успел, лишь когда навернулся спиной о стояк вышки.
Его девчачье лицо с длинными ресницами искривилось. Я ждал, что он набросится на меня, но ничего такого не произошло. Он весь как-то сник.
Яко стоял и смотрел то на Эдгара, то на меня.
— Приложи к глазу лезвие ножа, — цинично посоветовал я, — а то придется носить черные очки.
Он не ответил, провел ладонью по губам. Потом выпрямился и пошел прочь.
Мы молча пошли следом.
Теперь я стал героем дня.
Всем отвечал, что прыгнул в озеро со скуки. В объяснения не пускался.
Злость мою как рукой сняло. Все-таки зря я его ударил. И самое главное — никак не мог понять, почему все так вышло?
До вокзала мы добрались только к вечеру.
Смеркалось. Света в вагоне не было.
Мы втроем заняли две скамьи — Эдгар с Яко сидели напротив меня.
В ветвях сосен мелькало солнце. Его блики падали на левую щеку Эдгара. Я видел, что у него под глазом налился синяк, солидный синяк. Угодил я что надо.
Эдгар поставил ноги на скамью и что-то насвистывал.
Надвигались переводные экзамены. Перед теми, кто на протяжении года не сачковал, и теперь не стояло особых проблем. Иначе было у других. Фред без конца ходил исправлять двойки на тройки. Учителям он осточертел, как солдатам в «Швейке» Валун, который вечно рыскал в поисках съестного. Однако сочетание мощной фигуры и беспомощности новорожденного производило определенный эффект, и Фреду удалось выкарабкаться…
— Я как кающийся грешник хожу на исповедь к духовным отцам, — говорил он. — Но это все-таки лучше, чем зубрить регулярно.